Золото Ольта
Шрифт:
— Готов разделаться даже с родным отцом, — задумчиво проговорил Конан, подбирая манускрипт и пряча за пазухой. — Он тоже часть ненужного прошлого?
— Да. Ступай, Конан, и… Оглушительный треск не дал ему договорить.
Далион и Конан разом повернули головы к сталагмитовой клетке Темного Ольта. Известняковые колья, каждый толщиной в пядь, крошились под ударами кулаков и ног узника. С ревом бородатый исполин пробивал себе путь к свободе.
— А он не так уж и слаб, — спокойно заметил Конан.
— Это золото вернуло ему силу, — глухо произнес Далион. — А у меня отняло, я чувствую… Но не всю. Любимая предает меня! За что?!
Бородач
Темный Ольт уверенно теснил Далиона, азартно крякая при каждом ударе. Юноша едва успевал парировать его выпады и уклоняться. С изумлением он посмотрел на кисть своей левой руки — отрубленная, она упала на каменный пол и обернулась друзой горного хрусталя; капли крови застывали на лету, превращались в зернышки альмандина. Ударом древка Темный Ольт швырнул Далиона на стену, ножищей прижал к темной скале руку с мечом, а лезвие приставил к горлу юноши.
Все это произошло в считанные мгновения, пока Конан выхватывал из ножен меч. С криком: «Стой!» — он бросился на выручку Далиону, но опоздал. С перерезанным горлом юноша уже сползал по стене. Темный Ольт молниеносно развернулся и выставил секиру перед собой.
— Вот и конец мимолетного романа, — ухмыляясь, сообщил он Конану. — Моя любимая чуть ветрена, как и все красавицы. Она немного устала от мужа и захотела пофлиртовать. Но теперь все пойдет по-старому. А ты, незваный гость, умрешь. Нет причин отпускать тебя живым. Никакие услуги мне от тебя не нужны.
Он медленно занес секиру над головой.
Не дожидаясь удара, Конан бросился вперед и с разбегу двинул головой в живот. Темный Ольт громко охнул и не устоял на ногах; его затылок с треском ударился о стену рядом с пятном Далионовой крови. Однако секира осталась в руке, и он что было сил махнул ею, целя Конану в бок. Но тот уже отпрянул и подхватил с пола меч убитого.
Темный Ольт снова крякнул — на этот раз уже от боли: клинок застрял между ребрами гиганта; Конан уперся ногой ему в живот, но так и не сумел высвободить оружие. Тогда он крутанул над головой собственным мечом, и клок черной бороды, мгновенно вымокший в крови из рассеченного горла, полетел на пол, чтобы обернуться гагатовым ожерельем. Пятясь, Конан отступал от мертвецов, пока не споткнулся и не сел на груду сокровищ. Она вела себя совершенно как живая — пока он сражался, успела подползти ближе, и теперь от краев к верхушке по ней пробегали сверкающие волны, и эти волны тянули Конана наверх. Вскоре он обнаружил, что восседает на груде точь-в-точь, как это делали Темный Ольт и Далион.
Он зачерпнул пригоршню золота. Поднял над головой. Ласковая звонкая струйка потекла с ладони под рукав. Золото признавалось ему в любви.
Оно сделало свой выбор. Окончательно и бесповоротно. Даже погубило ради него, Конана, прежних возлюбленных.
«Но почему? — подумал он. — Разве я люблю его сильнее, чем остальные? — И тут же другая мысль пришла ему в голову; малоприятная: — Все это теперь мое… но только здесь. Теперь Темный Ольт — это я».
— Беги, Конан, — позвал из черного лаза в углу сокровищницы Пенат. — Беги, пока оно торжествует победу. Пока
Конан бросился к лазу, и за его спиной вздыбился желтый вулкан. Самородки и драгоценные камни со свистом рассекали воздух и впивались в стены и свод, высекая искры и кроша известняк; крупный изумруд едва не отсек киммерийцу ухо.
— Оно негодует, как любая отвергнутая женщина, — прошептал сквознячок в соседнем зале, когда Конан спустился по скале и присел на валун перевести дух. — Но ты можешь идти смело. Ловушек больше не будет.
Морщась, Конан прижимал ладонь к окровавленному уху.
— Одного не могу понять, — недоумевал он, — почему золото выбрало меня? Разве я люблю его сильнее, чем Далион или тот бородатый кабан?
— Может быть, в этом-то все и дело. — В голосе подземного ветерка Конану послышался печальный вздох. — Чем трудней достичь цели, тем она желанней. Неразделенная любовь заставляет терять голову.
На это Конану оставалось лишь хмыкнуть. А затем с кривой улыбкой сказать:
— Расскажи кому — не поверит.
— Не верю! — процедил сквозь зубы Найрам. — Где это видано, чтобы золото оживало и ластилось к мужикам, точно пьяная шадизарская шлюха? Не иначе ты, киммериец, в пещере треснулся о камень башкой, и у тебя воспалились мозги. Или напридумывал всяких глупостей, пока отсиживался где-нибудь невдалеке от выхода и жрал мои лепешки. А когда они кончились, решил вылезти и сказать, что у меня больше нет сына. Не верю!
Конан молча достал из-за пазухи и протянул ему свиток.
— Это тебе от Далиона.
Найрам неохотно протянул руку за пергаментом, а Конан посмотрел на Камаситу. Лицо юной вдовы было искажено ужасом и мукой, с длинных ресниц срывались крупные слезы.
— Не плачь, малютка, — грубовато попытался утешить ее киммериец. — Вряд ли он того стоил.
— Заткнись, браконьер! — рявкнул Найрам, зло глядя в развернутый пергамент. — Что здесь нацарапано? Закорючки какие-то дурацкие!
— Это карта. — Блафем ткнул в свиток мозолистым пальцем. — В точности как та, твоя. Только здесь еще и текст целиком.
— Сам вижу, что целиком, — проворчал Найрам и поглядел на Конана. — На что она мне?
— Далион сказал, чтобы ты прочел. Обязательно прочел, прежде чем в Подземелье соваться.
Найрам угрюмо сдвинул брови.
— С клочком того пергамента Пликферон три дня провозился… Что, опять прикажешь ждать? Да и не узнали мы ничего толком. Темный Ольт какой-то со слугами…
— Нет больше ни Темного Ольта, ни его слуг, — напомнил Конан.
— Ну да, ты же со всеми разобрался. Стало быть, золотишко скучает, ждет не дождется нового хозяина… — Найрам зыркнул на Блафема. — Пойдешь со мной?
Тот отрицательно качнул головой и произнес, обнимая за плечи рыдающую дочь:
— И тебе не советую. Надо дождаться, пока Пликферон расшифрует письмена.
Найрам презрительно скривил губы.
— Главное — карта. Дорога свободна, если верить этому. — Он указал на Конана подбородком. — Ну а коли встречу кого… — Он пожал плечами. — Двум смертям не бывать. Возьму на всякий случай пяток людей с оружием. — Он посмотрел на добрую дюжину слуг во главе со старшим псарем, обступивших Конана. — До моего возвращения держать его под замком и в колодках. И не перекармливать! Если выяснится, что он правду сказал, — отпущу. А коли соврал, быть ему на колу, клянусь милостью Митры.