Золото Ольта
Шрифт:
Наконец факел занялся — трескучим оранжевым огнем. Дым потянулся назад, к колодцу. Так и есть — сквозняк. Конан усмехнулся. Если найдется второй выход, он не будет раздумывать. Выберется из пещеры — и поминай как звали. Судьба Далиона и Найрамовых слуг ему безразлична. Вот если б его по-человечески усадили за стол, да накормили сытным обедом, да предложили хорошую плату… А все — проклятое высокомерие знати. Люди подлого сословия должны почитать за счастье, когда им дозволяют исполнить господский каприз!
Тыльной стороной кулака, сжимающего факел, киммериец дотронулся до щеки. Липко. Найрам, обливший его вином, не разрешил
Коридор постепенно сворачивал влево, оттуда доносился шум воды. Подземная река. Конан шагал, прижимая к левому боку мешок; в вытянутой правой руке он держал факел. Ему вспомнилась красавица Камасита. Сейчас она там, на вершине холма, льет горькие слезы. Какие у нее большие черные глаза, какие длинные ресницы! И от такой красотки в день свадьбы сбежал муж?! И куда? В подземелье, кишащее, быть может, змеями и ядовитыми пауками? Вот уж правду говорят, что и тысяче мудрецов не под силу понять, что творится в душе одного глупца.
Подземный водопад шумел все громче, и вскоре факел осветил струи, низвергавшиеся с осклизлого выступа. В ширину поток не превосходил десяти локтей, через него можно было перебраться по обточенным водой валунам; над ними кто-то даже протянул веревку. Далион? Скорее, его друзья или Найрамовы слуги — ведь они знали, что на обратном пути, возможно, придется нести раненого или мертвого Далиона, вот и соорудили импровизированные перила. Конан нашел вбитый в скалу крюк с медным кольцом; точно такой же, он знал, окажется по ту сторону ручья.
Водя факелом по сторонам, он осмотрелся. Дым уверенно тянулся вверх — уж не там ли, откуда течет ручей, выход? Недолго думая, Конан положил мешок на каменный пол и достал бухту веревки, связку крючьев и молоток. Подниматься придется на ощупь, прямо по воде; факела с собой не возьмешь.
Конан медленно перебирался с уступа на уступ, изредка задерживаясь, чтобы вбить крюк и продеть в кольцо веревку. Он давно промок до нитки, пальцы онемели в ледяной воде, мокрые пряди длинных волос облепили лицо. Но разве это испытание для того, кто родился и вырос в лютой стуже Киммерийских гор? Просто своевременная возможность смыть с себя грязь пыточной ямы.
Он выбрался на горизонтальный участок русла. Здесь пришлось ползти на животе, задрав голову над водой и окуная ее всякий раз, когда макушка стукалась о камень. Пробираться по узкому дну ручья было бы гораздо легче, если б не приходилось время от времени останавливаться и разматывать веревку; он то и дело застревал и несколько раз даже хотел повернуть обратно.
Киммериец в очередной раз погрузился в воду и, перебирая по дну руками, преодолел шесть или семь локтей, насколько позволила слабина веревки, а когда захотел поднять голову над поверхностью, то не сумел — затылок уперся в скалу. Неужели вода доходит здесь до самого потолка? Похоже на то. Стало быть, надо поскорее возвращаться — легкие саднит, в голове стучат молоты, он вот-вот не выдержит и начнет глотать воду… И тогда — смерть. Конан двинулся вспять и сразу почувствовал, что застрял. Отощавшая бухта угодила между бедром и камнем и не пускала назад. И вперед никак — держат крюк и размотанная часть веревки.
Он понял, что сейчас умрет. В голове проснулся красный вулкан, боль ломила виски, разрывала уши. Киммериец дернулся всем телом вперед, рванул бухту — тщетно. Но ведь был же сквозняк, подумал он сквозь набегающую слабость. Может быть, все-таки есть пространство между потолком и поверхностью воды? Хоть в полпальца толщиной?
Конан извернулся ужом, рискуя порвать шейные сухожилия, поднял губы к потолку и поцеловал холодный
Веревку пришлось бросить. Он отвязал ее непослушными пальцами, пополз дальше и вскоре увидел свет.
Ручей впадал в широкую и мелководную реку. Конан поднялся на корточки и, прячась за низким подмытым берегом, огляделся. Ложе, выстланное белым плитчатым известняком. Чахлый кустарник по берегам. В полете стрелы к северо-востоку — холм, откуда он спустился в пещеру. На вершине видны силуэты людей, дожидающихся, когда киммериец выполнит поручение и вернется.
Он негромко рассмеялся. Долго же им придется ждать! Впрочем, солнце уже клонится к горизонту; как стемнеет, Найрам, Блафем и Камасита сядут на коней и возвратятся в усадьбу. А у пещеры останутся слуги — чтобы ночь напролет просидеть у костра, проклиная на все лады хозяина, его сына и киммерийского ублюдка.
«Я просто исчезну без следа, — подумал Конан. — Как те двое гостей и шестеро челядинцев. Как Далион. Никто не станет искать пропавшего без вести браконьера».
Что ж, осталось дождаться темноты и уйти незамеченным. Отправиться в Аренджун — он давно туда собирался. Или найти надежное логово в окрестностях Шадизара, схорониться до тех пор, пока городской страже и главарям воровских шаек не надоест его разыскивать. Можно и в южные края податься — через земли Кофа и Хаурана на караванные пути Шема, где воину, знающему толк в своем ремесле, всегда найдется работа. Или даже к берегам легендарного Стикса…
В животе громко забурчало, и киммериец вспомнил, что давно не ел. Утром, правда, обглодал кабанью лопатку да глотнул вина, но с тех пор — ни крошки. А денек, как ни посмотри, выдался не из легких. Сейчас не помешали бы добрый ужин и костерок — обсохнуть…
Тут, будто издеваясь, ветер донес с холма запах дыма и жареного мяса. «Найрам привык ни в чем себе не отказывать», — раздраженно подумал Конан, вспомнив, как четверо мускулистых слуг, кряхтя от натуги, поднимали на вершину холма паланкин с хозяином. А от усадьбы пустой паланкин везла лошадь. Камасита и Блафем шли в гору пешком… И сейчас, конечно, они сидят у огня, на коврике перед ними — уймища всякой снеди, и Найрам с кичливым радушием потчует свата и невестку. А холуи стоят вокруг и глотают слюнки…
Конан вспомнил мешок, оставленный в подземном туннеле. Вот где вдоволь лепешек и полбутылки вина… В пещере довольно сухо, можно развести костер из факелов, высушить одежду и переночевать в относительном уюте. Незадолго до рассвета, конечно, снова придется вымокнуть, возвращаясь сюда, но на солнце он быстро обсохнет…
Значит, лезть обратно. Но не ради тепла и даже пищи, хотя голод, конечно, не тетка. Ради меча. Не пристало воину бросать верный клинок.
Разбудил его свет. Не факела — последний из них превратился в кучку пепла, пока Конан спал. И не дневной — солнечным лучам путь в эту пещеру был строго заказан. Призрачное зеленоватое сияние изливалось из ниши под сводом. Еще раньше, осматривая пещеру, Конан заметил на стенах следы кайла — судя по всему, природные полости в горе были соединены рукотворными коридорами. Оставалось лишь гадать, кто были те загадочные труженики и чья непререкаемая воля заставила их крошить стылый камень во мраке подземелья. Уж не самого ли Темного Ольта?