Золото Соломона
Шрифт:
Он подмигнул Даппе, который только яростно зыркнул в ответ.
— За большой-большой рекой живёт очень рослая и сильная горилла, белоспинный вожак, которого мы боимся.
Даппа вздохнул, чувствуя, что испытание не кончится никогда.
— Кажется, я видел его изображение на французских монетах. Его зовут Людовик.
— Да! У него больше всех бананов, больше обезьян в стаде, и он очень долго бросал в нас камни.
— Наверное, это было весьма неприятно, — проговорил Даппа без особого сочувствия.
— О да, — ответил Титул. — Но у нас есть свой вожак, огромный белоспинный самец, который очень метко
— Фу! А я только хотел сказать, что не прочь посмотреть на вашу поляну.
— Да, зрелище неприглядное, — вставил Роджер, которому сравнение явно пришлось не по вкусу. — Но мы считаем, что лучше бросаться какашками, чем камнями.
— Вы швыряете какашки, милорд Регби? — спросил Даппа.
— Это мой хлеб! — Титул помахал записной книжкой. — А вот орудие, которым я соскребаю их с земли.
— Позвольте узнать, чем так замечательна ваша белоспинная самка, что ради её внимания вы готовы угодить под шквал экскрементов?
— У неё наша Главная палка, — объявил Титул, считая, что пояснений не требуется. — Итак, к делу. За милости старой белоспинной самки борются два стада. Вожак одного сейчас перед тобой. — Он указал на Роджера, который учтиво поклонился. — Увы, нас отогнали к краю поляны самым долгим и неослабным градом какашек за всю историю джунглей, и сильного-сильного белоспинного вожака, о котором я говорил раньше, едва не похоронили под ними. Ему пришлось бежать за холодную солёную реку в место под названием Антверпен, где он может хоть иногда спокойно посидеть и скушать банан, не рискуя получить в физиономию горсть дерьма. И мы, стадо Роджера, ужасно хотим знать, вернётся ли из-за реки наш белоспинный вожак, и если да, то когда, и не захочется ли ему в таком случае запустить в нас камнем-другим, и не точит ли он зубы на нашу Главную палку.
— А что Людовик? По-прежнему на дереве?
— Людовик наполовину спустился! А с такого расстояния, старческими глазами, он не видит, чем швыряются обезьяны: камнями или просто какашками. Так или иначе, если он решит, что мы отвлеклись, он, наглая обезьяна, быстренько слезет на землю, а мы этого не хотим.
— Позвольте спросить: зачем вы рассказываете это всё мне, милорд?
— Пленительная особь, у которой ты был сегодня, — отвечал Титул, — обворожительнейшая белокурая шимпанзиха, только что приплыла к нам из-за холодной солёной реки, а до того много лун прожила в джунглях, лежащих в той стороне, где каждое утро восходит солнце. Тысячи немецкоговорящих обезьяньих стад сражаются там за отдельные деревья и даже за отдельные ветки. Она приплыла на огромном выдолбленном бревне в обществе нескольких немецкоговорящих особей, примерно из тех краёв, где кушает бананы наш белоспинный вожак. К какому стаду она принадлежит? В стране, где она перед тем жила, заправляет ещё одна белоспинная вожачиха, хозяйка нескольких больших деревьев, которая давно зарится на нашу Главную палку. Принадлежит ли твоя знакомая к её стаду? Или она с тем,
Теперь глаза начали стекленеть у Даппы. Обмозговав услышанное, он высказал догадку:
— Вы хотите выяснить, не надо ли вам швырнуть несколько какашек в Элизу?
— В точку! — обрадовался Титул. — Этот твой Заноза и впрямь головастый малый!
Перед тем как заговорить, Роджер Комсток принимал такую особенную позу, что все вокруг замолкали и благоговейно к нему поворачивались. Так произошло и сейчас. Выдержав паузу, маркиз поднял руку с прижатым большим пальцем и снова подмигнул Даппе.
— Четыре доминантных особи. — Вверх пошла другая рука, с двумя выставленными пальцами. — Две палки. Одну мёртвой хваткой держит Людовик. Вторая, по общему мнению, плохо лежит. Итак, рассмотрим четырёх вожаков. — Теперь он держал перед собой обе руки, выставив на каждой по два пальца. — Две самки, два самца, все очень старые, хотя, надо сказать, тот, что в Антверпене, в свои шестьдесят четыре многим даст фору. У немецкой обезьяны есть сынок, неотёсанный гориллище, который, если я что-нибудь в этом смыслю, скоро заграбастает нашу Главную палку. Вожачиха, сейчас заправляющая на нашей песчаной отмели, терпеть не может его мамашу; она начинает визжать и размахивать Главной палкой, как только почует немецкий дух. Соответственно, немецкий самец здесь persona non grata. Однако у него тоже есть сын, и нам бы очень хотелось, чтобы он качался на английских деревьях и рвал английские бананы. И…
— Тогда не швыряйте какашки в Элизу, — сказал Даппа.
— Спасибо.
— Может, швырнуть хоть несколько, чтоб не подумали, будто мы в сговоре? — предложил Титул, явно разочарованный таким исходом.
— Думаю, вам стоит поискать у неё в волосах, — отвечал Даппа.
— Спасибо, Даппа, — твёрдо повторил Роджер и, взяв Титула за локоть, повёл его прочь.
— Предвосхищая ваш вопрос, — сказал Даниель, — это был десятибалльный.
Почти всю поездку до Крейн-корта Даппа был мрачен и молчал.
— Надеюсь, я не обидел вас, когда так обошёлся с Титулом? — сказал наконец Даниель. — Я не видел никакой другой линии поведения.
— Для вас он просто отдельно взятый идиот, — отвечал Даппа. — Для меня — типичный образчик той категории людей, до которой я должен достучаться своей книгой. И если я выгляжу отрешённым, то не потому, что злюсь на вас — хотя и не без того. Я спрашиваю себя: есть ли смысл обращаться к таким людям? Или я попусту трачу время?
— Мой племянник просто верит в то, что говорят его знакомые, — заметил Даниель. — Если бы все в клубе «Кит-Кэт» объявили вас королём Англии, он бы встал на колени и облобызал вам руку.
— Может, и так, но ни мне, ни моему издателю от этого не легче.
— Кстати о вашей издательнице. Ведь вы с герцогиней беседовали только о книготорговле?
— Конечно.
— Она не говорила вам о том, что так заботит вигов?
— Разумеется, не говорила. Не собираетесь ли и вы учинить мне допрос?
— Сознаюсь, меня и впрямь разбирает некоторое любопытство касательно герцогини и её лондонских дел, — сказал Даниель. — Мы с ней общались много лет назад. Недавно она написала, что хотела бы возобновить знакомство. Не думаю, что обязан этим моей внешности или обаянию.