Золото. Книга 4
Шрифт:
– Что оглядываешься? – спросила Ава, вернувшись. – Не нравится что? Что-то не так?
Я набросил рубаху, выпрастывая заплетённые косы: «баба-Яга»…
– Настолько так, что я… ты тоже любишь идеальную чистоту и всё… чтобы ровно, даже пузырьки по росту?!
– Что удивляешься, Белогор? Люблю. И что тут делать мне было? Только болтать без умолку и порядок наводить. Ну, ещё обтирать тебя, косы тебе плести, да песенки петь.
Я засмеялся:
– Да уж, поёшь ты, моя птичка, ужасно! Я чуть раньше не очнулся,
Она засмеялась, тукнув меня в плечо ещё раз:
– Ещё насмехается!.. Очень трудно всё время говорить. Хорошо, что у тебя тут книг уйма, я хоть образованием своим занялась заодно.
Я улыбаюсь, глядя на неё, кто бы придумал делать то, что придумала она? Её голос держал меня все эти дни, будто канат, брошенный в бездну, по нему я поднимался из тьмы небытия. Вот только не стоит говорить ей, что я узнал её тайные мысли…
Баня, конечно, возвращает силы как ничто. Или почти как ничто другое. И Ава порозовела, лежит на полке, прикрыв тело от моих глаз куском полотна.
– И не гляди, – проговорила она, опять почувствовав мой взгляд и мои мысли.
– Теперь же чистые.
– Чистый он… Ещё язык поворачивается, бесстыжий!.. И… Ты колючий. Вон зарос как пень при болоте.
– Надо побриться. Но я в зерцало глядеться не могу пока Смерть не ушла от меня совсем, – сказал я, потирая щёки, покрывшиеся уже изрядно растительностью, в жизни такой лохматости не допускал.
– Ну, вот и не будем целоваться.
Я засмеялся:
– Просто побрей меня. Ничего сложного, я буду подсказывать и помогать. Щёки надувать.
Ава засмеялась:
– А нос отрежу?
– Дак ты за нос-то и держись, как за руль!
И мы хохочем вместе. В бане жарко, но не пекло всё же, Ава выбрала правильно, как когда-то я для неё: на исходе, чтобы не перегреться. Она взяла лезвие, в каждой бане у нас они стоят приготовленные, все жрецы Солнца с босыми лицами принуждены ходить. Я сел на край нижнего полка.
– Сам намыливайся, – строго проговорила Ава, хотя и улыбается.
– Ну, намыль, – просительно сказал я, глядя на неё, – так приятно, что ты погладишь мне щёки, вроде я и не поганин уже…
Она, смеясь, согласилась, обернулась полотном, чтобы подойти ко мне:
– Поганин, ещё какой… Дорого стоит такое бритьё, целая царица тебя бреет, Белогор. Только учти, будешь баловать, нос отрежу точно! И не приду на твой Солнечный двор сто лет! К безносому.
Я послушен, это расслабляет её, касается меня уже не то что спокойнее, но, даже лаская, ей приятно меня трогать, я чувствую. Всё же любит меня. Конечно, любит, очень любит, даже больше, чем хочет осознавать… всегда любила, всегда. Авуша…
– Ну вот, теперь опять на себя похож, – улыбнулась она, стирая остатки мыла и щетины с моего лица. Погладила пальчиками милыми. Глазами светит в полумраке парной, –
Можно. Любит меня. Любит. Но не позволит, потому что есть он… а значит, пора проверить мои силы и в ворожбе…
Сила небывалая, какой и раньше не было, я просто вижу, как истекает кончиков пальцев…
– Ты что… – она почувствовала… и испугалась: – Не надо…
Я стянул полотно с неё, касаясь её груди, оживляя, разжигая там мою кровь…
– Не бойся, – прошептал я, захватывая губами её рот.
Но она пытается противиться! Такой силе, от которой деревья пригнёт, если пульнуть… а она противится, вот силища в ней тоже и откуда?!..
Отодвинулась:
– Бел… – зрачок на весь глаз, а синий вовсе чёрным стал.
Но я удержал, притянул к себе снова.
– Не бойся. Это не ты, это я… Ты не виновата, слышишь? Ты любишь меня, нет греха в любви…
– Есть! Как же нет… есть… Есть!..
Откуда ты силы берёшь, Ава?
– Отпусти и позволь…
Глава 4. Дальше в темноту
…Ава заснула к рассвету, я же спать не хотел, засел за свои книги, есть там что-то о том, что я почувствовал от неё: сопротивление Силе? Ничего этого в книгах нет и быть не может. Об этом никто не знает, этого почти нет в мире, кто бы и написал? Те, кто были до нас? Такие же, как мы? Но они не писали об этом… О чём угодно, но не об этом. Об этом не говорят, тем более не пишут. Как о Солнечном обряде…
Зато я вспомнил, как она читала мне:
– …Смотри-ка, Горюша, оказывается, на южной околичности планеты нашей есть такой же большой материк, как тот, откуда пришли мы… Этого я не знала, и ты не рассказывал… Вот столько всего знаешь, а мне не рассказываешь, эх, ты… – и смеётся тихонечко, целует нежно мои веки, висок, волосы в пробор…
Я встал, вернулся к постели, спит, утонув в большой подушке, ротик приоткрыла чуть-чуть… Ты моя, снова моя, никогда я не отпущу тебя. Не отдаю, не отдам… Больше не отдам никогда. Как я мог думать, что смогу? Я не могу…
Я не отпущу, не выпущу тебя больше, какая удивительная счастливая случайность, что моя кровь попала в твоё тело. Незапланированная и от того по-настоящему действенная магия. Ничего надёжнее не могло произойти.
Рассвет уже окрашивает мир своим чарующим розоватым светом. Всё просыпается, включая моих людей на дворе. Гусей выгнали из сарая, вон, переваливаясь, почапали к ручью, за ними и стайка уточек. Куриц выпустили в огороженный загончик, но они вылезают оттуда всегда и путаются под ногами. Петух вскочил на длинную жердь изгороди, блестя в солнечных лучах своими тёмными, будто металлическими перьями, приподнимается, сейчас пропоёт утро. Припозднился ты что-то, петя…