Золото. Назад в СССР 2
Шрифт:
Что как у Сатина у Горького «человек — это звучит гордо», что он вернется снова организует себе квартиру, машину, дачку. А может, чем черт не шутит, возможно и «Двухэтажную Дачу».
Он почти уверил себя в близости цели, и почти наяву обставлял новую библиотеку с редкими книгами.
И с нежностью стирал пыль с сияющего черным лаком капота машины, под завистливые взгляды соседей.
И чувствоал, что вот она! Вот она, удача, пойманная за хвост!
Черт пошутил очень зло. Артельщик налил полный стакан водки за успех и выплатил профессору
Та же история приключилась с бедолагами, которые поехали в лесотундру вместе с Саввой и вернулись опьяненные мечтами.
Разочарованию и горю бичей не было предела. Словами не описать. Нельзя сапогом давить мечту человека. Тем более работяги. Не хорошо это, не по-людски.
Немного поразмыслив в следующие дни после того, как их обобрали до нитки, бичи все вместе пришли к выводу, что артельщик всё подстроивший специально, заслуживает сурового наказания.
Не поступи он с ними так погано: поставив водку, после трехмесячной трезвости, надо же понимать, мизерную оплату вместо обещанных барышей и гоп-стоп, то простили бы его «бичи».
А теперь, пардон.
Узнав, как и когда артельщик ходит в контору и из нее, подкараулили его на выходе, выволокли того за сарай, избили толпой, а потом, когда другие подняли его и держали за руки, Савва достал нож, чтобы убить мерзкого гада…
Глава 18
Узнав, как и когда артельщик ходит в контору и из нее, подкараулили его на выходе, выволокли того за сарай, избили толпой, а потом, когда другие подняли его и держали за руки, Савва достал нож, чтобы убить мерзкого гада…
Профессор замахнулся, но по его словам его остановила фраза, почему-то засвербившая в тот самый момент в голове: «человек — это звучит гордо».
Во всем есть черта, за которую перейти нельзя, потому что, переступив ее всего один раз, вернуться назад невозможно. Савва почувствовал, что ему совсем не хочется становиться убийцей.
Савва опустил нож. Бичи кричали, требовали возмездия за поруганные, порушенные надежды на возрождение.
Но Савва указал на пятна, расплывшееся на штанах артельщика и сообщил, что возмездие свершилось.
Некоторые из бичей этим не удовлетворились и еще некоторое время били мошенника, но, к счастью, он остался жив.
Артельщик ползал на коленях просил прощения, рыдал и рассказывал, что его самого ободрали, как липку местные блатари. Неизвестно правдой ли было то, что он рассказывал.
Но он был настолько жалок в своих испачканных и вонючих штанах, что даже бичи побрезговали дальше прикасаться к нему. Так и уполз на коленях.
Савва сказал мне, что понял очень важную вещь в жизни, может быть самую главную: никакие деньги, никакое золото не помогут человеку восстать из пепла со дна. Наоборот, они могут вогнать его еще глубже в преисподнюю.
— Вот это история! Я бы такого профессора взял к себе в партию, — улыбался
— Видел, однажды, — чай в моей кружке закончился.
— Где, в Поселке?
— Да, прошлым летом. Только вряд ли он смог бы вам, Александр Иванович, пригодиться.
— Это почему еще? — Семягин приподнял брови.
Он продолжал улыбаться, и процитировал Севву и Максима Горького одновременно:
— Человек — это звучит гордо! Я же говорю бичи свободны, как никто. Человек за все платит сам, и потому он свободен!
На последних словах Семягин артистично поднял ладонь вверх, потом сжал пальцы в кулак и опустил его вниз.
— Так почему твой профессор не сгодился бы нам?
— Белка, Александр Иванович. Белая горячка. Когда я видел его в последний раз, то он стоял на улице трясся и разговаривал с синими дрессированным крокодилами, которые его окружали.
— Да ну?
— Да, представляете, такое ощущение, что он их на самом деле видел. А один из крокодилов не слушался и не желал прыгать через огненное кольцо. Он еще руку отвел в сторону, будто это самое кольцо или обруч держал и приговаривал. Алэ-оп. Страшное зрелище.
— Да уж, горемыка.
— Когда, я попробовал поздороваться ним он набросился на меня и крокодилов своих невидимых на меня натравил.
Семягин горько усмехнулся.
— Мне совсем не смешно было. Жалко его дурня. Больше я его не видел. Умер, наверно. Сколько их таких, бедолаг.
— Да–а-а. — потянул Семягин, — Так оно и есть. От пьянства много народа загнулось. От пьянства беднеет народная сила, исчезает, растворяется ум и развитие.
— Согласен. Я-то сам могу выпить, но немного. Вижу, что водка многих сгубила, поэтому не особо фанатею. Вижу, как она держит многих за горло бульдожьей хваткой. И нет никаких сил у человека разомкнуть ее. Она пожирает здоровье, разум, силы и таланты, как ненасытная свинья.
— Алкоголь — друг до гроба, пьянство бич нашего народа во все века.
Из палаток начали постепенно высовываться головы. Народ просыпался, прижмуривался от света, улыбался и ёжась вылезал на запах свежеиспеченных блинов.
— Что тут у нас на завтрак, Илюха? — потянулся Рома Козак, — блины? Уважаю, чувак!
Семягин поморщился. Слово «Чувак» носило негативное значение для старшего поколения, с презрением относившегося к молодежному «новоязу».
— Роман, изъясняйся на нормальном языке, будь так добр!
— Есть, товарищ «генерал», — ответил Козак, но поймав его взгляд, из-под нахмуренных бровей, тут же понял, что сморозил лишнего.
Семягин знал, что мужики в коллективе иногда за глаза называли его генералом, но не приветствовал этого.
— Смотри у меня, договоришься до цугундера.
Люди выползали на прохладный воздух улыбались, шли умываться, беззаботно болтали и подбадривали друг друга.
В лагере царила почти праздничная атмосфера. Моя идея приготовить блины нашла отклик и воодушевляла коллег.