Золото. Назад в СССР 2

Хлебов Адам

Оставался другой вопрос: мне с трудом верилось, что кто-то из группы мог копаться в чужих вещах и крысить, по-другому воровать, у своих.

С самого начала наша группа экспедиции показалась мне почти идеальной. Приехали. Получается, что перехвалил наш коллектив мысленно Считай сглазил.

Я конечно не верю, во всю эту чушь со сглазом, мотивы и действия людей не сильно зависят от того, как положительно оценивают отношения между коллегами в партии.

Но в любом случае неприятно. Петровичу незачем было мне врать, да и по тому, как он это рассказывал было видно,

что он искренне расстроен и поделился со мной потому что последние события сблизили нас, и, очевидно, что, он доверял мне больше чем другим.

Нас в лагере девять человек. Петрович и я выпадаем. Остаются Семягин, Козак, Бондаренко, Макаров — Брахман, Алеев инженер-картограф из Набережных Челнов.

И братья Мухутаровы Василий и Николай. Они были из эвенков, раньше всегда думал, что ударение в слове «эвенк» выпадает на вторую «е», а оказалось, что они сами себя называют «эвенам» с ударением выпадающим на «э».

Эвены всегда считались аристократами Севера. Раньше, да и сейчас, время от времени их называют тунгусами. Они многое дали культурам и племенам Северных народов. Мир обязан им появлением в лексиконе слова «шаман», они превосходные охотники, имеющие богатую культуру и мифологию.

Впрочем, Мухутаровы здесь тоже не местные, сюда их занесла судьба. Они приехали, что называется за «длинным рублем». Нормальные ребята.

Отзывчивые всегда помогут. Про таких говорят, что на них можно положиться.

Даже не знаю, на кого можно подумать.

— Петрович, ну вот скажи, а куда они его деть могут?

— Ну как куда, будто маленький. Сдадут и денег получат.

— Я слышал про черный рынок, но никогда не сталкивался с ним. Даже вот в спасательном отряде были у нас двое гагалаев. Ямазовы. Но они, как бы, официально были введены в отряд. Кто-то из Москвы за них хлопотал.

— Ну я с гаглаями не рекомендую никаких дел иметь.

— Почему так?

— Они выжимают все до последней копейки, потом еще и на крючок тебя цепляют. Если артельщик утаенное золото хоть один раз сдал им, то все — пиши пропало.

— Шантажируют?

— Вот именно, намекают, что могут сдать ментам или начальству рассказать, если человек пытается у других повыгоднее вариант найти. А сами обманывают, как липку обдирают

— Ого, у других? Еще и другие есть? В поселке?

— А то, как же. Конечно, есть. Аптекарша, например.

— Постой, которая? Та старая зечка?

— Она. Ее все знают, у ней еще два сына есть. Григорий — Грегом его шпана кличет, и Николай, погоняло у него — «Козырек».

— Она их мать?! Эта самая бабища. Я-то Колю с Грегом хорошо знаю, пересекался как-то с ним, но то что она их мать — впервые слышу. Вот это новость.

— Да. Она та еще бандерша.

— Ее же Ирой зовут.

— Нет, почему Ирой. Клава она. Клавдия Ивановна, как у Шульженко.

— Постой, Петрович, так у нее же на руках татуировки на одной «Ира», а на второй «Барс». Вот тут.

Вспомнив про женщину провизора из второй аптеки, у которой спрашивал про клофелин и которая меня довольно беспардонно отшила, я показал свои запястья.

— На себе не показывают, дурень. Плохая примета, срок можешь себе накликать. Это не имя «Ира».

— А что же тогда?

— Это блатные которые не признают власть администрации и актива так обозначают себя. Означает: «Иду резать актив».

— А «Барс», я думал, что так ее любимого зовут, наверно тоже из блатных.

— Эх, чему вас только в институтах учат, — посетовал Петрович. С его точки зрения каждый мужчина просто обязан обладать знаниями о тюремной жизни и культуре. В России, как говориться от тюрьмы и от сумы не зарекайся, — «Барс» значит, «Бей актив, режь сук». Она, считай законница в юбке. Воры решили женскую масть не короновать. Мороки с ними много. Но она прям баба в авторитете. Ведет себя, как вор, держит пол Поселка, совсем не боиться Проводника и его мордоворотов.

— Проводник? Кто это?

Я напрягся. И тут он.

— Да это, вроде как, известный вор в узких кругах.

— А ты сам его видел, Петрович?

— Не, он молодой, я сам его не знаю, не видел. Но слышал, что он во власти.

— Что это значит?

— Ну что другие воры дали ему волю делать, что он хочет.

— И чего он хочет?

— Известно что. Под себя все артели и левую добычу подмять. Говорят, славяне с гаглаями территорию не поделили, пока еще в открытую не воюют, но все ждут, что вот-вот пойдет жара.

— А откуда он, этот Проводник?

— Что-то ты много вопросов стал задавать, тебе-то зачем?

— Ну так интересно, что как у людей устроено. А вдруг придется с ними пересекаться, а я ничего про них не знаю.

Петрович нахмурил брови и сказал максимально строгим тоном на который был только способен:

— Нечего тебе с Проводником пересекаться. Держись от таких людей как можно дальше. Увидишь или услышишь про «законника» — уходи. Пусть лучше про тебя говорят всякое, чем оказаться у него в кабале. Нет хуже.

— Да, что же за исчадие ада такое, этот ваш Проводник?

— Он людей за людей не считает, только своих блатных признает. И то, за ним тянется дурная слава. Чуть что не так, ему просто может не понравиться, как с ним разговаривают, он чик, и, может порешить. Сколько на нем душ загубленных никто не знает. И своих, блатных и обычных «журавлей», — так называли на зоне вольнонаемных работников исправительно-трудовых учреждений Союза, выполняющих поручения осуждённых, — а уж сук и не перечесть. Всё ему с рук сходит. Он как заговоренный. Не берет его смерть. А еще говорят, кто его упоминает, то он к нему является. Как сатана.

— Во сне? — это было чересчур, Петрович мнительная персона, и я с трудом сдерживал смех.

— Какой во сне! Наяву!

Старик не смотрел в мою сторону, поэтому я позволил себе улыбку.

— Всё понял.

Но Петровича на мякине не провести, он расслышал нотки иронии в моем ответе и развернувшись ко мне лицом, вглдываясь откуда-то снизу и сбоку отчитал меня на правах старшего:

— Ты мне это брось, понял он. Всё! Забыли про Проводника! И держи язык за зубами, пока с партии в Поселок не вернемся.