Золотое колечко на границе тьмы
Шрифт:
Дядя Боря покряхтел.
– Ладно, пойдем, племянничек…
В своей комнатке дядя Боря осторожно оторвал от змея дранки. Нашел газетный лист – без всяких портретов. Попросил у мамы горсточку муки и на плитке сварил в консервной банке клейстер. И сделал нового змея! Крупней первого!
Когда змей подсох, он гудел, если по нему щелкали пальцем, словно музыкальный инструмент – тугой, легонький. Кроме того, дядюшка сделал на нем трещотку – бумажную полоску на нитке у переднего, выгнутого края.
Я тайком надергал из двери
– Только не вздумай лезть на крышу, пускай на дворе.
– Не полезу…
Я дразнил Рыжего за трусость, однако сам тоже не посмел бы забраться ни на сарай, ни на дом. Флигель наш хотя и одноэтажный, но если брякнешься – ой-ёй…
Двор был пуст. Я побегал от калитки до заднего забора. Змей за мной взлетал на коротком поводке и радостно трещал. Но запустить его с земли в небо никак не получалось, не хватало внизу ветра. И тут, мне на счастье, вышел на крыльцо Лешка Шалимов.
Я остановился. Он подошел. Потрогал змея, сказал без привычной усмешки:
– Ух ты, хороший какой. Сам делал?
– Ага! То есть с дядей Борей. Он мне помогал…
Лешке бы уличить меня и похихикать, но он сказал опять серьезным тоном:
– А чего по двору-то бегаешь? Айда на крышу.
– А… Айда!
Конечно, мама не велела. Но не велела одному, а Лешка-то, он же большой и сильный! И смелый!
Приставная лестница вела к чердачному окну и дальше – на край двускатной железной кровли. Лешка взял змея и полез впереди. Я – часто дыша – следом.
Перекладины были прочные, однако ноги у меня дрожали. Это было первое в моей жизни восхождение на такую высоту.
А высота была – ого-го! Оказалось, что с крыши виден весь квартал. Соседние дворы и огороды. И цирк в ближнем сквере, и театр, и стройная красивая колокольня. Не та, что видна и с крыльца, над забором, а другая, на далекой улице Семакова.
И ветер какой! Ровный, плотный! Зазеваешься – и снимет тебя с крыши как пушинку.
Лешка, не оглядываясь, пошел к середине крыши – бух, бух по железу. Я, обмирая, двинулся частыми шажками за ним. Отчаянно вцепился в лямки собственных штанов, потому что больше цепляться было не за что.
– Леш, подожди…
И в этот миг случилось то, о чем предупреждала мама. Мамы – они ведь всегда правы.
Кто-то незадолго до того закинул на крышу недоеденный гнилой помидор. Я смотрел в спину Лешке, объедок не заметил и ступил на него. Бах, трах! "А-а-а!"
Скат был крутой. Шлепнувшись, я стремительно поехал на штанах к железному краю. Инстинкт заставил меня перевернуться на пузо, раскинуть руки и ноги, но это не помогло. Подошвы сандалий с маху продавили ржавую загнутую кромку водостока, я ухнул вниз, но в последний миг пальцы зацепились за тот же водосток.
– Лешка-а-а!
Я болтался над огородными грядами, что вплотную подступали к дому с восточной стороны – там был уже
Сколько метров подо мною? Четыре, пять? Мне казалось – гибельная пропасть. Да и по правде можно было поломать ноги. До сих пор помню тот ужас.
Лешкины шаги прогремели по железу. Крепкие пальцы ухватили меня за кисть руки, за лямку, за штаны, за ногу!.. Ух и силач же он, Лешка! Вздернул меня наверх, словно пустой мешок из-под картошки. Рывком поставил на ноги.
– Перетрухал малость? Ничего, щас отдышишься.
Я всхлипывал и дрожал. Самым естественным делом было бы тут же слезть вниз, прореветься в каком-нибудь уголке, переварить в себе весь этот ужас, а потом пойти и признаться маме.
Но Лешка судил иначе. Не отпуская меня, он поднял с крыши нашего змея.
– Хорошо, что не унесло. Пошли повыше, оттуда не слетишь. – И потянул меня на самый гребень.
– Леш… Я…
– Пошли, пошли.
Мне – куда деваться? Вцепился в его широкий свитер.
На гребне Лешка расставил ноги: левый ботинок на одном скате, правый – на другом.
– Вставай так же.
– Я буду за тебя держаться…
– Держись. И меня держи. Не бойся. Если друг друга держим, тогда не опасно.
Я крепко ухватил его талию. Щекой прижался к плечу.
Конечно, я мешал Лешке управляться со змеем. Но Лешка меня не ругал. Понимал. И мне стало спокойнее. Лешка был такой уверенный, прочный, как скала.
Сейчас-то я понимаю, что никакая он был не скала, а тощий десятилетний пацаненок. Тонкошеий, лопоухий, с конопушками на острых скулах. Однако в тот момент не было для меня человека надежнее, чем сосед и друг Лешка.
Возможно, он тоже побаивался. И скорее всего, большого опыта в запуске змеев у него не было. Но все же он его запустил! И змей начал уходить в облачную, серую с синими проплешинами высоту.
И, наконец, катушка размоталась вся, а змей стал совсем маленьким. А трещотка, несмотря на такую дальность, была слышна отчетливо, громко! Над всеми окрестными улицами!
Я все еще зябко вздрагивал и обнимал Лешкину талию. Он сказал:
– А ты молодец. Как ловко зацепился за край, чтоб не слететь! Руки у тебя крепкие. Рыжий – тот бы сразу бултых.
– Леш… Ты никому не говори, что я ревел, ладно?
– А разве ты ревел? – удивился он.
Я благодарно вздохнул.
– Ты теперь вот что, держись за меня одной рукой, – деловито предложил Лешка. – А в другую возьми нитку. Хочешь?
– Ага…
Он дал мне в кулак катушку с привязанным концом нити. И я сразу ощутил, как живет к небе змей.
Жизнь его передавалась по нити, как по чуткой жилке. Дрожание, трепет, вибрация трещотки. Тяжелое колыхание хвоста. Иногда змей ходил из стороны в сторону. Тянул нитку с изрядной силой. Катушка шевелилась в кулаке, как пойманный лягушонок.