Золотое колечко на границе тьмы
Шрифт:
– Битанго? – спросил я неуверенно.
– Марипоса, – сказал он без удивления, вполголоса.
Уже потом я узнал, что «марипоса» это и есть "бабочка". Еще одно здешнее название бумажного змея.
Ну что же, пусть марипоса… Я еще с полминуты благоговейно держал палочку с нитью и вернул владельцу. Потом все же взял на себя смелость преподнести ему значок – последний из тех, что были в карманах. Серебристую бляшку с четырехмачтовым барком "Крузенштерн". Хозяин «марипосы» принял подарок с прежним достоинством. Сказал вполголоса:
– Грасиас,
Затем он прицепил «Крузенштерна» к шортикам и сосредоточил внимание на змее.
Нам осталось откланяться.
…Мы гуляли до сумерек. В них светились серебристые стволы высоченных королевских пальм. Фонари на старых улочках не горели. Свет падал только из окон и киосков. В киосках продавались бананы и советская манная крупа в пачках.
Мальчишки на подростковых велосипедах и самодельных самокатах проносились по освещенным пятачкам асфальта.
То и дело попадались навстречу парочки: девушки в мини и парни в ковбойках или солдатских куртках.
Старики все так же сидели у порогов, дымя сигарами. За их спинами, в глубине домов мерцали телевизоры.
И все было хорошо. Жаль только, думал я, что всю эту пестроту, все диковинки заморского города не видят ребята из моего отряда "Каравелла".
Это была вторая за день грустноватая мысль.
А первая – все та же: почему никому здесь неизвестно слово "битанго"? Может быть, его знают лишь в Испании, а в этой тропической стране – другие обычаи и другие названия детских игр?
…Но потом я и в новых изданиях испанско-русских словарей этого слова не встречал. А что, если тогда, в тридцать седьмом, в словарь вкралась ошибка? Вдруг именно поэтому судьба распорядилась так, что не удался у меня рассказ с таким названием?
5
Я начал думать о рассказе «Битанго» еще в те дни, когда впервые узнал это слово. Оно тревожило меня, звучало в сознании, как удары маячного колокола: "Би-тан-го"… "Би-тан-го"… Я еще не придумал, какие события произойдут в рассказе. Знал только, что там обязательно будут мальчишки и воздушные змеи.
Мне верилось – получится хороший, ясный такой рассказ, не надо только спешить, пускай тема наберет силу и вырастет сама – неспешно и прочно.
Я носил в себе эту, неясную еще, тему несколько лет. "Би-тан-го…"
В ноябре шестьдесят второго случился знаменитый Карибский кризис (именно «Карибский» уже, а не "Караибский"). Я работал тогда в журнале "Уральский следопыт". Помню хмурые лица, приглушенные разговоры, натянутые нервы и постоянное ожидание последних известий. И противное ощущение беспомощности – как у муравья, который вдруг осознал, что муравейник его построен на бочке с порохом и кто-то возится у фитиля. А сделать с этим "кто-то", громадным и на всех нас плюющим, ничего нельзя. Затопчет он огонек на фитиле или дунет на него, а сам
И еще отстраненно-ироническое размышление. Что случится раньше: придет военкоматовская повестка или брякнется на благословенную столицу Урала американский термоядерный подарок? Если неизбежно то и другое, то пусть уж лучше сразу…
И совсем эгоистическое сожаление: "Черт возьми, так и не успела выйти книжка!" В те дни я как раз ждал свой первый сборник рассказов, его готовило Свердловское издательство.
Обошлось. Договорились Никита Сергеевич и Кеннеди. Пришлось, правда, убирать с Кубы ракеты, ну да фиг с ними. Зато книжка вышла вовремя – славная такая, на мелованной бумаге, с цветными картинками.
Получив сигнальный экземпляр, я притащил в нашу редакцию торт и шампанское. И мы обмыли этот мой сборничек "Рейс "Ориона", и я выслушал много поздравлений, напутствий и пожеланий. В том числе и такое: написать для «Следопыта» новый рассказ. И я на радостях пообещал:
– Напишу! Будет называться "Битанго"! С Кубой это связано.
– Давай, давай! – подзадорил меня редактор отдела прозы. – Актуальная тема.
Но я взялся не сразу. Никак не вытанцовывалось начало. Не было эффектного эпизода. И тянулась такая волынка до лета.
Однажды в июне ехал я на велосипеде с Верх-Исетского озера. И там, на окраине города, лихо свернул за угол, в заросший лопухами переулок. И врезался в корыто с железной рухлядью.
Оказалось, что корыто волок на проволоке пацаненок лет десяти. Я – в одну сторону, велосипед – в другую, мальчишка – в третью. Ну, он-то просто с перепугу… А корыто осталось на месте.
Я, чертыхаясь, поднялся. Мальчишка испуганно смотрел от забора, из бурьянных кустов. Он бы, конечно, удрал, если бы не железный груз.
Он сказал с жалобной агрессивностью:
– А чего не глядите, когда сворачиваете!
– Ты целый?
– Ага… А вы?
– Вроде бы… Ох…
– А велик?
Я поднял машину, крутнул колеса.
– В норме…
Мальчишка вылез из бурьяна. Щуплый, поцарапанный. В перемазанной синей майке. Я спросил:
– Лом, что ли, собираете?
– Ага.
– Для школы? Вроде бы, каникулы.
– Мы в летнем лагере. Вожатая говорит, что это железо на трактор для Кубы.
Надо же, какое совпадение!
– Ладно, трудись, – обрадованно сказал я. – Привет вожатой. Но имей в виду, велосипед на лом не отдам. Пешком до дома топать далеко.
У него появилась наконец улыбка:
– Не надо. Мы и так целую кучу натаскали.
Я оседлал свою конягу и, морщась, надавил на педали.
А дома я приткнулся к жиденькому своему секретеру (письменного стола еще не имел) и начал писать с размаха. О столкновении.
Только взрослым героем сделал не себя, а девушку Лиду, инструкторшу городского аэроклуба. И усадил ее на мотоцикл.