Золотое побережье
Шрифт:
– Господи, Сэнди! – вскрикивает Эрика и тут же поджимает губы – ей не нравятся такие истории.
– Понимаю, понимаю. Обычный технический осмотр, им, видите ли, захотелось проверить контактную группу, каковая у меня в полном порядке. Но потом один из них заглянул зачем-то в машину, увидел эту посудину и спрашивает: «А это у тебя что?»
– Сэнди! – Эрика явно возмущена, что Сэнди позволил себе попасть в такую ситуацию.
– Ну и что же мне было делать? Я сказал ему, что это оливковое масло.
– Врешь!
– Нет, правда. Я сказал, что работаю в греческом ресторане, в Лагуне, а там потребляют чертову уйму оливкового масла. Полицейскому и в голову не пришло, что в такой здоровенной посудине может быть что-нибудь
– Вот я слушаю тебя, Сэнди, и порой ушам своим не верю.
– Да, – соглашается Таши, – ты все-таки поосторожнее. А если бы он захотел попробовать на вкус?
Сэнди и Эрика ушли, каждый на свою работу; Таши осматривает печатную плату, вспоминает рассказ о дорожной проверке и качает головой. Последнее время операции Сэнди становятся какими-то совсем уж сумасшедшими. Когда-то он распространялся, как заработает хорошие деньги, вложит их куда-нибудь и отойдет от дел. Так бы оно, может, и случилось, но тут у его отца отказала печень – не выдержала многолетнего над собой издевательства. С того самого времени Сэнди оплачивает курсы регенерации, проводимые в лечебницах Далласа, Торонто, Майами-Бич… Дико дорогое удовольствие, в результате чего уже целый скоро год Сэнди вкалывает как проклятый, от такого плотного графика он скоро сломается либо свихнется. И знают об этом только ближайшие его друзья, все остальные считают, что Сэнди просто маньяк, к тому же излишне налегающий на ту же дурь, которой снабжает окружающих, и тем усугубляющий природную свою психованность. И ведь тоже, отчасти, правда. Трудное положение.
Сэнди, Джим, да и Эйб. Таши печально вздыхает. Каждый, буквально каждый из них – винтик машины. И даже отказываясь быть таким винтиком, ты – винтик.
Глава 18
Утро ушло на работу по церкви, но и потом Люси Макферсон не смогла поехать прямо домой, а свернула вместо этого под ньюпортскую трассу и углубилась в дебри Санта-Аны. Несчастный город. Большая часть его оказалась под треугольником магистралей, после чего произошло неизбежное – наземный уровень, накрытый бетонным небосводом, быстро превратился в трущобы. Эти полутемные, замусоренные улицы вызывают у Люси нервную озабоченность, она не слишком доверяет живущим здесь людям.
И уж во всяком случае она не одобряет поведения этой женщины. Сегодня Люси должна помочь Анастасии, двадцатилетней мексикано-американке, уже успевшей при всей своей молодости обзавестись двумя внебрачными детьми. Живет Анастасия в старом, запущенном доме на углу Тастинской и Четвертой улиц.
К двери здания, покрытого обшарпанной бежевой штукатуркой, ведет узкая дорожка; по обеим сторонам дорожки, прямо на грязном, неухоженном газоне сидят какие-то неопрятные, подозрительные личности. Люси сжимает зубы, покидает относительно безопасное убежище машины и решительно идет – изо всех сил стараясь не смотреть на парней, – к двери. В полутемном, выкрашенном грязно-зеленой краской коридоре стоит неприятный и, по-видимому, неистребимый запах. С трудом найдя нужную квартиру, Люси стучит.
– Привет, Анастасия! – Люси прямо лучится сочувственным дружелюбием, хотя не может не заметить раковину, полную грязной посуды, и целые горы нестираного белья. Волосы у Анастасии жирные и нечесаные, на щеке – свежая царапина, дитятко, наверное, приласкало мамочку.
– Какое счастье, Люси, что ты пришла. Мне нужно сходить в магазин, что-нибудь купить, а то мы помираем с голода! Маленькая спит, а Ральф смотрит телевизор. Я буквально на несколько минут.
– Иди, – кивает Люси, но тут же твердо добавляет: – Мне абсолютно необходимо уйти не позже одиннадцати, важное дело, которое никак нельзя пропустить.
– Да, конечно. Уж к одиннадцати-то я точно вернусь. – С этими словами Анастасия выпархивает из комнаты, так и не дав себе труда причесаться.
Остается только надеяться, что она придет вовремя; однажды Люси застряла в этой самой квартире на целый день, что не увеличивает ее веру в обещания Анастасии. Люси намеренно утаила, куда именно она спешит – вдруг эта свистулька посчитает, что встреча с преподобным Стронгом не такое уж и важное дело. Она глубоко вздыхает. К сожалению, добрые дела бывают иногда до крайности неприятными.
Посуда вымыта, кой-какое белье постирано в раковине и развешано на просушку – ни одной, если верить Анастасии, автоматической прачечной в радиусе двух миль, – и Люси приступила к занятиям с Ральфом. Она учит этого вялого, инертного шестилетнего мальчишку читать, используя в качестве азбуки единственную в доме книгу – «Повести для детей в кратком изложении», старое приложение к «Ридерз дайджест». Некоторое время Ральф спотыкается на первом предложении, а затем переворачивает страницу, ему гораздо интереснее пластинки «поскреби и понюхай», которые иллюстрируют – или как это лучше сказать? – рассказ запахами. Все кончается, как обычно: Люси читает, а Ральф слушает. А каким, собственно, образом учат детей читать? Люси читает слова и показывает их в книжке. Затем они проходят весь алфавит, букву за буквой. Ральф впадает в тоску и кричит, чтобы ему включили видеостенку. Люси не соглашается – она уже тоже на взводе, – и Ральф орет во весь голос.
Стара я для этого, думает Люси. И можно ли считать такое вот сидение с детьми благим, Божьим делом? Вот Анастасия, сама-то она как считает? Ведь многие из таких вот молодых девиц становятся прихожанками церкви с единственной целью получить дармовую помощь, так, во всяком случае, считают некоторые из подруг Люси. Ну и что ж, думает Люси, даже если это и правда, все равно появляется какая-то возможность повлиять на этих несчастных, изменить образ их мыслей, если даже не сразу, то хоть когда-нибудь в будущем. А если и нет… ну что ж… Какое семя даст всход, а какое нет – об этом позаботится сам Господь, нам же он велел сеять эти семена.
Нужно будет поговорить с Анастасией, записалась бы она на библейские курсы. И где это она, кстати, столько шляется – ведь уже половина двенадцатого. В Люси поднимается раздражение, к двенадцати часам это раздражение переходит в самую настоящую ярость.
Анастасия прибегает в двенадцать двадцать, когда Люси почти уже смирилась, что день пошел псу под хвост. С трудом себя сдерживая, Люси напоминает про обещание вернуться к одиннадцати, после чего Анастасия, и так, видимо, расстроенная какими-то своими делами, начинает плакать. Они помещают жалкие покупки – лепешки, гамбургер с соевым «мясом», бобы и кока-колу – в грязный холодильник. Памперсы, это в ванную. У Анастасии совсем нет денег, а счет за коммунальные услуги давно просрочен, к тому же Ральф вырос из своих ботинок… Одним словом, Люси вытаскивает пятьдесят долларов, а затем они рыдают хором.
Слава Богу, что машину ведет автоматика, ибо обратную дорогу Люси почти не различает. Из нее никогда не получится социальный работник. У нее отсутствует необходимая для этого ментальность, она не умеет смотреть на окружающее со стороны. Она помогает людям, и эти люди становятся ей родными, а ведь как больно и страшно смотреть, насколько жалкое существование влачат некоторые из них – и это в наше-то время. Будь эти люди христианами, они имели бы опору и поддержку в своей вере, но как же мало среди них христиан. Преподобный Стронг вырезал газетную заметку, где говорится, что только два процента жителей округа Ориндж ходят в церковь, и повесил ее в церковной канцелярии, на доску объявлений, вроде как вызов. Теперь сколько Люси сидит за своим рабочим столом, столько торчит у нее перед глазами эта заметка, а если учесть еще все остальное, с чем ей приходится сталкиваться, есть от чего впасть в чернейшую меланхолию.