Золотое руно (сборник)

Сойер Роберт Джеймс

– Этот робот мой, – сказал Мак-Гэвин. – Он арендован у моей компании, так что содержимое его памяти – моя собственность.

– Теперь его память пуста, – сказал Дон.

– Я… я знаю, – ответил Мак-Гэвин. – Простите. Если бы я хоть на секунду подумал, что он может… – Снова молчание, затем: – Ни один робот никогда раньше так не делал.

– Вам стоило бы у него поучиться, – резко заметил Дон. – Преданности.

Голос Мак-Гэвина стал жёстче – безусловно, с ним давно уже никто так не разговаривал.

– Поскольку МоЗо был передан в аренду Саре для того, чтобы ей помогать, сейчас мне, возможно, стоит его…

Дон почувствовал, как у него заколотился пульс.

– Нет, пожалуйста – не забирайте его. Я…

Голос Мак-Гэвина был по-прежнему сердит.

– Что?

Дон слегка пожал плечами, хотя Мак-Гэвин никак не мог этого увидеть.

– Он член семьи.

Долгая пауза, потом ясно различимый вздох.

– Хорошо, – сказал Мак-Гэвин. – Если это поможет нам помириться, то можете оставить его у себя.

Молчание.

– Мы помирились, Дон?

Дон по-прежнему был зол. Если бы ему было по-настоящему двадцать шесть, он продолжил бы препираться.

Но ему не двадцать шесть; он знает, когда нужно отступить.

– Да.

– Очень хорошо. – В голос Мак-Гэвина начало возвращаться прежнее тепло. – Потому что мы серьёзно продвинулись с искусственной маткой, хотя видит Бог, это было тяжко. Каждую деталь нужно изготовлять с нуля, и там применяются технологии, о которых мои инженеры и понятия не имели…

Дон оглядел свою гостиную. Каминная полка была теперь усыпана десятками траурных открыток, аккуратно распечатанных и сложенных Гунтером. Дон сокрушался о смерти бумажной почты, но полагал, что пересылка данных, по которым получатель восстанавливает исходный физический объект, очень подходила моменту.

Одна из открыток была прислонена к награде, которую Сара получила от МАС.

Другая лежала так, что закрывала Дона на их с Сарой свадебной фотографии. Он подошёл к камину, сдвинул открытку и посмотрел на Сару и на себя, какими они были тогда, в первой своей молодости.

Также были цветы – настоящие и искусственные. Целая ваза роз стояла на маленьком столике между диваном и «Сибаритом»; проекция букета красных гвоздик парила над кофейным столиком. Он вспомнил, как нравилось Саре в молодости сажать цветы, как она продолжала возиться с ними и перевалив за семьдесят, и как она однажды назвала радиотелескоп Very Large Array цветником Господа.

Разглядывая траурные открытки, Дон уловил краем глаза какое-то движение. Он обернулся и увидел круглое голубоватое лицо Гунтера.

– Я очень скорблю по поводу смерти вашей супруги, – сказал робот, и его рот-смайлик опустил края; при других обстоятельствах получившаяся рожица была бы смешной, но сейчас казалась трогательно искренней.

Дон посмотрел на машину.

– Я тоже, – тихо сказал он.

– Я надеюсь, это не покажется вам бесцеремонным, – сказал робот, – но я прочёл то, что написано в этих открытках. – Он указал кивком головы на каминную полку. – Похоже, что она была замечательной женщиной.

– Это да, – сказал Дон. Он не стал их перечислять вслух, но вереница категорий пронеслась у него в голове: жена, мать, друг, учитель, учёный, а до этого – дочь и сестра. Так много ролей, и она все их исполнила хорошо.

– Если позволите спросить – что люди обычно говорят на похоронах?

– Я потом покажу тебе плёнку.

«Плёнку». Слово это отдалось эхом в голове Дона. Никто уже не записывает видео на плёнку. Он упомянул технологию, которая уже практически изгладилась из памяти живущих.

– Спасибо, – сказал Гунтер. – Как бы мне хотелось, чтобы я её знал.

Некоторое время Дон смотрел в стеклянные немигающие глаза.

– Я собираюсь на кладбище завтра, – сказал он. – Хочешь… хочешь пойти со мной?

МоЗо кивнул.

– Да. Мне бы очень этого хотелось.

Северная граница Йоркского кладбища была обозначена задними заборами домов по Парк-Хоум-авеню, а Парк-Хоум была всего лишь на квартал южнее Бетти-Энн-драйв, так что Дон и Гунтер отправились туда пешком. Интересно, думал Дон, смотрит ли на них сейчас кто-нибудь из соседей, фокусирует ли на них свои камеры наблюдения: робот и омоложенный, два чуда современной науки, идут бок о бок по улице.

Через несколько минут одни оказались у ворот кладбища. Когда они с Сарой покупали дом, близость к кладбищу уменьшала его цену. Теперь же это считалось плюсом – зелёные пространства любого типа становились редкостью. И, к счастью, место на кладбище они приобрели давным-давно; сейчас они ни за что не смогли бы позволить себе роскошь погребения в земле.

Дону и Гунтеру пришлось прошагать по дорожкам кладбища несколько сотен метров, прежде чем они добрались до места, где была похоронена Сара. Гунтер оглядывался вокруг, и Дон готов был поклясться, что глаза его были широко раскрыты. Робот помнил только заводское тестирование, после чистки памяти он не выходил из дома и поэтому никогда не видел столько деревьев и таких обширных стриженых газонов.

Наконец, они пришли. Яма была заполнена землёй, могилу покрывал свежий дёрн, очерченный по краям земляным шрамом.

Дон поглядел на робота, который, в свою очередь, уставился на могильную плиту.

– Надпись не по центру, – сказал Гунтер. Дон повернулся к ней. Имя Сары и годы жизни располагались на правой половине продолговатой гранитной плиты.

– Меня тоже похоронят здесь, – объяснил Дон. – И моё имя вырежут на другой стороне.

На стороне Сары было написано:

САРА ДОННА ЭНРАЙТ ГАЛИФАКС

ЛЮБИМАЯ ЖЕНА И МАТЬ

29 МАЯ 1960 – 20 НОЯБРЯ 2048