Золотое руно (сборник)
Шрифт:
– Где?
– На севере Канады.
– Почему?
– Организуйте поездку. Я съезжу туда с вами и Дэйлом, а потом, обещаю, я вернусь в Лос-Анджелес и отдам себя в руки правосудия.
На следующий день Дэйл послал в суд Митико Катаяму с просьбой объявить перерыв в заседаниях, потому что у Хаска якобы случилось обострение после перенесённого ранения. Фрэнк устроил так, чтобы Хаска вывезли из общежития в контейнере для грязного белья и переправили на авиабазу Марч в девяти милях к юго-востоку от Риверсайда. Оттуда самолёт американских
Фрэнк не особенно любил летать, особенно на небольших самолётах. Он поддерживал присутствие духа, думая о своей двенадцатилетней дочери, Марии, вспоминая её красивое большеглазое лицо. Так много всего произошло, и, похоже, так многому ещё суждено произойти. Всю свою жизнь он пытался сделать мир лучшим местом, но не для себя – для неё, для детей, для будущего. Как повлияет исход этого процесса на дальнейшие отношения человечества и тосоков? Какой мир он оставит Марии после того, как огласят вердикт? Он поёжился в тесной кабине самолёта, и вовсе не от холода.
Канадский пилот едва не пропустил корабль. Посадочный модуль Хаска эффектно продемонстрировал свою способность менять цвет, когда попеременно становился красным, оранжевым, жёлтым, зелёным, голубым, синим и фиолетовым, качаясь на волнах Атлантики. Этот аппарат тоже изменил цвет – так, чтобы слиться с окружающей его тундрой и покрытыми лишайниками скалами. Однако когда Хаск указал на него, его щитовидная форма стала легко различима. У самолёта имелись поплавки; канадский пилот опустил его на поверхность озера в четверти мили от корабля. Найти парку такого размера, чтобы Дэйл в неё влез, было непростой задачей, однако её удалось решить. Хаск был одет в тосокский скафандр, позаимствованный из посадочного модуля, оставшегося в Лос-Анджелесе. Он был бледно-зелёного цвета и плотно облегал его тело, однако, по словам Хаска, обеспечивал более чем достаточную изоляцию от окружающих минусовых температур.
Они выбрались на берег на надувной резиновой лодке и пошли к кораблю пешком; их дыхание обращалось в клубы пара. С помощью радио в своём скафандре Хаск заранее связался с обитателем корабля, так что когда они к нему подошли, внешняя дверь входного шлюза уже была открыта.
Они прошли шлюз – и увидели её.
Селтар.
Её кожа была серой с фиолетовым оттенком; глаза – розовый и оранжевый с одной стороны и угольно-чёрный и тёмно-синий с другой.
Хаск прикоснулся к чему-то на своём скафандре, и тот сполз с него, словно сброшенная кожа.
Он кинулся к Селтар. Его передняя рука вытянулась вперёд, её рука сделала то же самое, и их восемь пальцев переплелись. Тем временем его задняя рука протянулась из-за спины и коснулась пучка щупалец на голове Селтар; она в то же время поглаживала его по голове своей задней рукой.
– Боже, как долго я… – сказал Хаск. Должно быть, заметив, что его транслятор включён, он на мгновение оторвался от Селтар, чтобы отключить его. После этого они продолжили обниматься и оживлённо болтать в течение нескольких минут. Фрэнк поглядел на Дэйла, чувствуя себя несколько смущённым.
Когда объятия закончились, Хаск снова обернулся к двоим людям. Они с Селтар по-прежнему держались передними руками, однако он снова включил транслятор задней рукой.
– Простите нас, – сказал Хаск. – Я не упоминал о том, что мы с Селтар – супруги?
Фрэнк ухмыльнулся.
– Нет, не упоминали.
– Так вот, это так. Больше того, она моя всесупруга – мы договорились, что когда придёт время, я оплодотворю все четыре её лона.
– Да вы сердцеед, – с улыбкой заметил Дэйл.
– Позвольте мне, – сказал Хаск, – представить вас друг другу как у вас принято. Селтар, это Дэйл Райс, человеческий адвокат. А это Фрэнк Нобилио, человеческий учёный и правительственный служащий. Они хорошие люди, и они мои друзья.
– Здравствуйте, Селтар, – сказал Фрэнк.
Голос её транслятора был такой же, как у транслятора Хаска – должно быть, Хаск просто скопировал программу перевода со своего карманного компьютера на её.
– Приятно познакомиться, – ответила она.
– Вы были здесь всё это время? – спросил Фрэнк.
– Да, – ответила она.
– Но почему здесь? Вам здесь не холодно?
– Когда я выбираюсь за пределы корабля, от холода меня защищает скафандр, а свет здесь не такой яркий – в этих широтах солнце не поднимается высоко над горизонтом.
– Поразительно, – сказал Дэйл. – И остальные считают вас мёртвой?
– Да, – ответила Селтар. – И они должны продолжать так считать.
– Почему?
– Я – ваша единственная надежда.
– На оправдание Хаска?
Пучок её щупалец распался на две половинки в уже знакомом аналоге пожатия плечами.
– Ваш язык не очень точен. Я – ваша единственная надежда. Я – единственная надежда для вас всех.
– Простите?
Хаск вмешался.
– Она хочет сказать, что она – единственная надежда для всей человеческой расы.
– Что? – брови Фрэнка удивлённо взметнулись вверх.
– То, что мы вам расскажем, должно оставаться тайной, – сказала Селтар. – Вы не должны об этом никому рассказывать без нашего разрешения.
– Мы обещаем, что никому не расскажем, – ответил Дэйл.
Хаск повернулся к Селтар:
– Он говорит правду.
– Тогда скажи им.
Хаск снова повернулся к людям.
– Мы с Селтар принадлежим к иной, чем остальные шестеро тосоков, религии, хотя, возможно, правильнее было бы это назвать философской школой. – Он посмотрел на Фрэнка, потом на Дэйла. – Способ размножения, обычный для тосоков – когда большинство союзов заключается между одной женщиной и четырьмя мужчинами – ведёт к высокой степени родства внутри тосокской популяции. Результатом этого является тенденция считать выживание нашего вида более приоритетным, чем выживание конкретного индивидуума. Школа, к которой мы с Селтар принадлежим, осуждает это; мы видим, к каким бедствиям это может привести. Вот почему мы образуем лишь парные союзы.