Золотое солнце
Шрифт:
Еще один храм. Точнее, храмик. Совсем маленький и совершенно новый, новее горшка, только что снятого с гончарного круга. Колонны — круглые, простые, безо всяких украшений, как бревна, поставленные торчком, если бы только водились бревна из граненого мрамора. Расставлены по кругу. Странно. Я не видел ни в Лабиях, ни в каком-нибудь другом имперском городе круглых храмов. Здесь любят все квадратное. И крыша... откуда они ее взяли — такую? Простенький конус. Видно: тесали из цельной каменной глыбы, Аххаш, сколько тупого труда! А похожа она на соломенную, будто бы на хижине, а не на храме. Вон бороздки всякие, неровности, специально их не зашлифовали,
Воистину, очень богатый человек проконсул.
Он и сам не прочь рассказать. Точно, по праву высокого рождения Балк, оказывается, состоит аж в трех жреческих коллегиях. В первой он хранит пророчества, в другой — гадательные книги, а в третьей — священные хроники города Мунда. Очень обеспокоен неблагоразумием, охватившим весь народ. Во что превратились боги? В чучел, друг Малабарка. Прочная вера в их силу утрачена. Все верят в судьбу, а значит, в ничто. Все ждут, какого цвета будут внутренности жертвенного животного и как истолкует их гадальщик, но мало кто думает о пользе самой жертвы; а ведь изначальный смысл именно в помощи божества, полученной ценою пожертвованного...
Это я понимал. Да. Здесь слишком сильно верят в самих себя — и напрасно. А в силу тех, кто стоит за порогом, верят слишком мало. И тоже — напрасно. Отвечаю ему:
— Нельзя жить без богов. Не потому, что тяжело. Просто, когда отказываешься от богов, которых выбрал ты, то все равно будешь служить — богам, которые выбрали тебя... Иное невозможно.
А я? Выбрал ли я Его? Он ли меня? Чума! В любом случае я добровольно встал под Его руку...
Патрес Балк стоит, довольный, видно, насколько довольный, уголки губ кверху загнулись, в глазах даже сияние какое-то.
— Именно, мой друг Малабарка, именно! Превосходно сказано! Как будто под сводами Сената. Я давно добиваюсь помощи от императорской казны. Приличия и благоразумне требуют восстановить заброшенные храмы, а их, поверь, слишком много. Полагаю, нам нужно возвысить почитание старинных божеств, витавших над городами и полями сражений в ту давнюю пору, когда народ наш наводил ужас на соседей.
«Вот уж, — думаю, — совсем давняя пора!»
— Жаль, забота о святынях значит для государственных мужей нашего времени намного меньше, чем забота об устройстве увеселительных игрищ! Этот храм... — он не то чтобы показал, а... простер руку, точно статуя на центральном форуме, — ...возведен на мои средства. Ты не откажешься посетить его?
— Пойдем.
Раз уж ты привел меня...
Мы пошли по мощеной дорожке к входу. Свита проконсула осталась снаружи. Три мраморные ступеньки. Перед нами молча склонилась женщина в белой тунике, с венком из веток и листьев орешника на голове.
— Это, мой друг Малабарка, святилище Лесты. В древние времена, когда Мунд был не больше Лабий, она почиталась нашим народом как дева-воительница. Потом ее больше знали как покровительницу семьи, домашнего очага...
Внутри никого, кроме единственной жрицы, не было. Посередине — бронзовая чаша, очень здоровая посудина. В ней огонь. Знаю я эту манеру имперцев, любят палить масло, жир, иной горючий состав. Это у них, снасть камбалья, называется вечным огнем. Рядом столик для подношений. На нем два медяка и пестрая деревянная игрушка: баба с во-от такими сиськами. Негусто. О! О! Жрица от меня шарахнулась. Балк стоит с выпученными глазами. Ровно кот травы дурной объелся. Что?
Да ничего. Пламя из чаши вытянулось на три шага в мою сторону. Здравствуй. Слышу тебя, Астар. Помню, должен.
Я выгреб серебряные денарии и медную мелочь — словом, все деньги, которые дал мне Гилярус. До последней монетки. Бросил на столик рядом с деревянной бабой. Жри. Я знал: Астар может рассердиться. Ей бы крови хоть пару капель, она любит живую кровь. Обойдешься, сука. Я не твой теперь. Ну точно. Она мне шепчет: «Долго не проживешь, предатель! На тебе мое проклятие». Давай-давай. Злится она!
Эта самая Леста заплясала над чашей в бешенстве. Искры — во все стороны. Леста... Вот тебе и Леста! Жрица с моим Балком остолбенели на пару. Вот же чума! Как они могут верить в своих богов, если пугаются их появления! Даже те, кто стоит к ним ближе некуда... Радоваться должны, крабы.
Ко мне потянулась огненная лапа. Язык пламени, а из него как будто пальцы торчат. Тянется, тянется, в полушаге от лица остановилась лапа, чуть-чуть не хватило... Ну что ж, я пожму тебе руку, сучка-Астар. Наши ладони соприкоснулись, наши пальцы переплелись. Я давал ей палить себя, левую, конечно, руку, на протяжении двух вздохов. Хватит. Мы расцепились.
Ты сделала мне больно, гадина. Я дал тебе шанс, вонючая падаль, причинить мне боль. Ты не отказалась. Этого-то и нужно. Теперь ты мне враг. «Я запомню, предатель. Ты будешь умирать долго, намного дольше, чем захочешь». Хорошо, Астар. Покажешь. Мне интересно.
Леста...
Кожа на руке покраснела, кое-где шкварки отойдут. Ладно.
Балк подходит... По всему видно: хочется ему поклониться, но не знает, уместно ли кланяться варвару.
— Богиня отметила твою щедрость и послала великое предзнаменование. Не знаю пока, к чему ее знак — к добру или к лиху. Тут нужен весьма сведущий и опытный толкователь. Одно неоспоримо: тебя, друг мой, ожидает высокая судьба. Я счастлив, что привел тебя в святилище... хоть и испытывал некоторые сомнения. Мои глаза удостоены были видеть явление силы божественной, дух мой ликует!
Знал бы ты, сыч, как тепло и душевно мы с твоей богиней побеседовали...
— И я благодарю тебя, друг мой Патрес Балк.
Проконсул велел жрице позаботиться о том, Аххаш, чтобы столь необычное и великое дело попало в хронику святилища. Здесь, значит, тоже хронику завел. Мы вышли. Балк говорит, мол, он пережил бурное смятение духа и вынужден проститься, дабы в уединении вновь обдумать происшедшее и привести в порядок чувства. Но само знакомство со мной имеет для него немалую цену, он смеет и впредь желать встреч со столь достойным человеком, как я. Да бездна забери всех говорунов!
Что бы сказать ему приятного? Я пожелал покровительства богов его потомству. Молчит. Что-то не так. Стоит, плечи поникли... Куда девался патрикий знатного рода, богач, наместник в большой провинции, сиделец в каких-то там коллегиях? Да что с ним? Выглядит то ли как заболевший пес, то ли как свежий утопленник.
— У меня нет детей. С женой я давно развелся. Был сын... Был сын, Вольтацилий, но он умер четыре года назад. Здесь, в Лабиях, от чумы. Безо всякого смысла... Никакие жертвы не помогли. Он так... мучился...