Золотой берег
Шрифт:
— Теперь ты сам убедился, насколько я законопослушный гражданин, — не переставая жевать, заявил Фрэнк. — Манкузо пришел меня арестовывать, и я спокойно дал надеть на себя наручники. А как ты думаешь арестовывают всех этих грязных латинос? В их клуб врывается целый батальон вооруженных до зубов полицейских, они начинают избивать латинос и выволакивать их наружу. Почти наверняка в такой потасовке кому-нибудь проламывают голову или кого-то подстреливают. Чувствуешь разницу? И после этого ты считаешь Манкузо героем? Да брось ты. Он же заранее знал, что
— И все-таки согласись, Фрэнк, для такого поступка необходимо определенное мужество.
— Ну конечно, — улыбнулся он. — Особенно много мужества нужно, чтобы постучать в дверь и сказать: «Вы арестованы», да? Ты думаешь, теперь Манкузо станет героем? Героем окажется Феррагамо, это он будет разыгрывать дальше свой спектакль. Ты сам увидишь это в первом же выпуске новостей.
Официант без всякого заказа принес нам еще одну тарелку с чем-то, что напоминало эскалопы, залитые сверху томатным соусом. Беллароза переложил часть этого кушанья на мою тарелку, рядом с жареным кальмаром.
— Это одна из разновидностей омаров, знаешь, такие с панцирем, — пояснил он. — Очень вкусно.
— А из меню ничего нельзя заказать? — поинтересовался я.
— Лучше попробуй это. Попробуй обязательно. — Он начал уминать то, что принесли. — Давай, ешь.
Я приготовил кусок хлеба, налил себе вина и лишь затем засунул в рот кусок «омара», сразу же запив его вином и зажевав хлебом.
— Понравилось?
— «Очень вкусно».
Он рассмеялся.
Так мы сидели, пили, ели и разговаривали. Как я заметил, остальные посетители ресторана также не пользовались меню, а обговаривали заказ устно на смеси итальянского с английским. Официанты были очень благожелательны, любезны и с готовностью исполняли малейшую прихоть клиентов. Да, это вам не французские официанты.
Мне подумалось, что этому ресторану по меньшей мере лет сто, то есть он старше, чем клуб «Крик», старше, чем «Сиуанака Коринф». И с годами здесь, наверное, мало что меняется — это касается и интерьера, и кухни, и посетителей. Маленькая Италия всегда была бастионом итальянских традиций и культуры, который держит оборону против всяческих изменений, наступающих на него со всех сторон. Если бы мне пришлось ставить на одно место из двух — на Маленькую Италию или на Золотой Берег, я бы поставил на Маленькую Италию. Я бы поставил на ресторан «У Джулио», а не на клуб «Крик».
Я с интересом посматривал на Фрэнка Белларозу. Здесь он держался очень раскованно — совсем не так, как в клубе «Крик». Кроме всего прочего, он был частью этого мира, частью этого ресторанчика и частью Мотт-стрит. Расслабив узел галстука и засунув за воротник салфетку, он орудовал вовсю за своим столиком, зная, что никто не заберет у него никакого блюда, никто не покусится на его достоинство.
— Ты же из Бруклина, а не из Маленькой Италии, — напомнил я ему, когда мы начали осушать вторую бутылку кьянти.
— Да, но прежнего Бруклина больше нет. Почти все разъехались. А здесь сохранился старый дух. Понимаешь?
— Почему так получилось?
— Дело в том, что почти каждый итальянец из Нью-Йорка хотя бы раз в жизни появляется здесь. Большинство приходят сюда один-два раза в год. Они получают удовольствие от этих посещений, так как обитают теперь на окраинах, а там, где они жили раньше, поселились черномазые или латинос. Туда им дороги нет, поэтому они и приходят сюда. Понимаешь? Это как бы общий родной дом для всех итальянцев в Америке. — Он засмеялся. — А ты сам откуда родом?
— Из Локаст-Вэлли.
— Да? Повезло, до родины рукой подать.
— Если честно, она с каждым днем становится все дальше от меня.
— Знаешь, я люблю бывать здесь, бродить по этим булочным, вдыхать запахи кондитерских, наслаждаться ароматом сыра в местных ресторанах. Особенно много народу бывает здесь на день Святого Януария, слышал о таком? Этот святой — покровитель Неаполя. На день Святого Антония тоже устраивают праздник. Здесь можно попробовать итальянские блюда, встретиться со старыми друзьями, пожить итальянской жизнью. Понимаешь?
— Так ты за этим приходишь сюда?
— Да, иногда. А бывает, я приезжаю сюда по делам, встречаюсь с людьми. Здесь находится мой клуб.
— Итальянский Винтовочный клуб?
— Да.
— Можешь как-нибудь взять меня с собой?
— Конечно. Ты же брал меня в свой клуб. — Беллароза улыбнулся. — Я несколько раз водил туда Джека Вейнштейна. Ему очень понравилось. Я как следует поил его, а потом мы шли в подвал, чтобы он пострелял по мишеням. У меня там есть одна силуэтная мишень, на ней написано «Альфонс Феррагамо». — Он расхохотался.
— А мою фотографию повесили на стенке в Федеральной налоговой службе и норовят попасть в нее, когда играют в дартс, — улыбнулся я.
— Да? В дартс? К черту дартс! — Он направил на меня указательный палец и начал щелкать большим, как бы взводя курок. — Ба-бах. Ба-бах. Вот так надо делать дырки в мишенях.
Он допил свой бокал вина и налил нам еще. Я, кажется, распробовал кьянти. Когда дело дошло до третьей бутылки, это вино показалось мне весьма благородным.
Я снова оглядел ресторан. Оказалось, что теперь все столики были заняты, в зале стоял шум.
— Мне нравится это место, — признался я Белларозе.
— Вот и славно.
Надо сказать, что мое самочувствие значительно улучшилось. Так, наверное, чувствуют себя те, кто чудом спасся от смерти. От шока, вызванного своим лжесвидетельством в суде, я еще не оправился, но я работал над этим. С этой целью я достал из кармана свою записную книжку и открыл ее на дате «четырнадцатое января». Я пишу чернилами, так как с юридической точки зрения моя записная книжка может считаться вполне официальным документом, если она вдруг понадобится в качестве доказательства. С другой стороны, я всегда использую одну и ту же ручку — «Монблан» — и одни и те же чернила, так что новую запись практически невозможно отличить от старых. Хотя, честно признаюсь, подделки я не люблю.