Золотой капкан
Шрифт:
На немцев они наткнулись случайно, через два дня после выхода из болота на лесной опушке. Их заметил повар эсэсовской части, здоровенный толстомордый битюг, который хотел набрать в термос воды из обложенного деревянным срубом родника. Томимые жаждой, они набрели на этот холодный прозрачный ключ двумя–тремя минутами раньше, чем немец, и не успели спрятаться, уйти в спасительную лесную чащу. Повара снял Фасулаки метким броском ножа. Но тот успел издать предсмертный крик, переполошив расположившихся на привал эсэсовцев. Началась погоня. Обученные охоте на людей, солдаты зондеркоманды действовали слаженно и
Алексей отполз за тонкий деревянный ствол и, приподнявшись, посмотрел в сторону неглубокой лесной лощины в их тылу. На её дне, скрытый кустарником, журчал ручей. Только оттуда их еще эсэсовцы не кропили огнем, – видать, не успели обойти, замкнуть оцепление. Немного подумав, он позвал Никашкина. Тот понял его мысль с полуслова.
– Попробуем. Это шанс… Я вас прикрою, – сказал он решительно.
– Почему ты? – К ним подполз Фасулаки. – Разрешите мне, – обратился он к Алексею.
– Нет, – отрезал лейтенант, не вдаваясь в объяснения. У ефрейтора опыта в таких делах гораздо больше, мельком подумал Алексей.
– Уходим! – приказал лейтенант. – Долго не задерживайся, – повернулся он к Никашкину. – Минут пять, не больше.
– Понятное дело… – весело оскалился ефрейтор. Он даже в такой сложной и опасной обстановке не унывал.
Фасулаки и Алексей кубарем скатились в лощину и побежали по дну ручья, продираясь сквозь низко нависшие над водой ветви. Автомат Никашкина бил короткими очередями с равномерностью маятника.
Лощина почти под прямым углом поворачивала на северо-запад в сторону болота. Под высоким глинистым обрывом Алексей заприметил промоину в виде пещерки. Над ней свисал козырек из густо переплетенных корней и сухой травы.
– Туда! – показал он Фасулаки, и полез первым.
Места хватило обоим с лихвой. Отдыхали, дожидаясь Никашкина. Мимо Алексея тихо прошуршал уж, не очень довольный тем, что непрошеные гости нарушили его покой. Он словно штопор ввинтился в ручей и уплыл по течению.
Алексей прислушался. Автомат ефрейтора умолк, только обрывисто и сухо трещали немецкие «шмайсеры». Значит, Никашкин жив, если стреляют, с надеждой подумал Алексей.
Неожиданно Фасулаки крепко сжал плечо лейтенанта и кивком указал вниз по течению ручья. Но уже и Алексей услышал шлепки шагов. И тут над обрывом у самого края лощины, как раз напротив того места, где они затаились, показалась каска, к которой были прикреплены ветки для маскировки.
Немецкий солдат с совсем еще молодым бледным лицом, вытянув по–гусиному шею, смотрел вниз, настороженно прислушиваясь к неумолчному говору ручья. Алексею в какой-то миг показалось, что глаза эсэсовца различили две фигуры в пещерке, – чересчур уж пристально и долго немец вглядывался в кусты возле их убежища – и он стал медленно поднимать пистолет. Но в это время гитлеровец повернул голову и, взмахнув рукой, приглашая кого-то невидимого следовать за собой, исчез, зашуршав опавшей листвой.
Едва Алексей и Фасулаки успокоились, как затихшие было шаги зазвучали вновь, и через минуту два эсэсовца, рослые, дюжие, подошли к пещерке. Одна мысль мелькнула у лейтенанта и Фасулаки – Никашкин! Вот-вот появится ефрейтор – и наткнется на этих громил.
Алексей глазами указал Георгию на переднего, рыжего и потного, как загнанная лошадь, и беззвучно шевельнул губами. Фасулаки прикрыл веки: понял – без лишнего шума…
Малахов прыгнул на спину второму, длиннорукому и прыщавому, в тот момент, когда Георгий, коротко выдохнув, метнул нож. Захватив шею гитлеровца на изгиб руки, Алексей резким рывком швырнул его через бедро и попытался рукояткой пистолета нанести удар в висок. Но эсэсовец был обучен отменно: извернувшись, он резкой подсечкой сбил лейтенанта с ног и, выхватив кинжал, ударил, целясь в горло. Перекатившись, Алексей ушел от смертоносного клинка, но немец опять взмахнул кинжалом…
И, застонав, медленно опустился в воду рядом с Малаховым: тяжело дыша, Никашкин с сожалением посмотрел на расщепленный приклад своего автомата. Алексей без сил привалился к обрыву и перевел взгляд на Фасулаки – тот всем телом придавил рыжего эсэсовца, в агонии дрыгающего ногами. Георгий засунул голову немца в воду (нож только ранил немца) и не давал ему продохнуть…
Они шли почти до полуночи, стараясь замести следы. Утром, наскоро перекусив, двинулись дальше на восток. Из-за погони им пришлось накинуть добрый крюк, и теперь нужно было торопиться, наверстывая упущенное. Осенний лес был тих и уныл, несмотря на свой красочный наряд. Солнце не показывалось – по небу ползли низкие серые тучи.
Следующую ночь они провели на лесной заимке: спали, зарывшись в прошлогодний стог сена, почерневший от дождей и весь в мышиных норах. Несмотря на это, в стогу было тепло и уютно – как в детской колыбели. К утру задождило, но ненадолго – холодный тусклый рассвет поднимался над лесом, кутая заимку в туманную морось.
Близкий гул моторов застал их врасплох. Сырой плотный туман, словно губка, вбирал в себя звуки, и когда на узкой лесной дороге, ведущей к заимке, показался бронетранспортер в сопровождении мотоциклистов, Алексею показалось, что немцы выросли из–под земли. Бежать было поздно – вокруг заимки открытое пространство, и проскочить его незамеченным мог разве что человек-невидимка. Поэтому, едва успев захватить вещмешки, они поспешили зарыться поглубже в тот самый стог, служивший им ночью постелью.
Алексей с нервной дрожью прислушивался к голосам немцев. Судя по всему, они расположились здесь надолго. Он мысленно поблагодарил осторожного Никашкина за его совет провести ночь не в добротно срубленной избушке с нарами, на которых лежали туго набитые сенники из рогожи, и где была печка с запасом дров, а в стогу, сложенном неподалеку от заимки.
Будь они в избушке, их уже затравили бы, как зайцев. Хотя, кто знает, что будет дальше…
Алексей слушал. Громче всех разговаривали трое. Видимо, они стояли почти возле стога – два немца и один русский.
– Отшень красиф, отшень… Немец сильно коверкал русские слова, но понять его речь можно было.
– Ви знайт, господин Бобкофф, эта… при-ро-да мне напоминаль Бавария.
– О да, герр полковник: места здесь отменные. Подобострастный голос русского таял, как воск на сковородке.
– Изволю-с заметить, сам царь Петр хвалил эти края, бывал тут не раз.
– Пиотр? Император… Вспоминаль, вспоминаль… Питерсберг, кароши город. Вилли! – обратился полковник по-немецки. – Ружья готовы?
– Яволь, герр оберст! – раздался в ответ молодой крепкий баритон.