Золотой Лингам
Шрифт:
– Спасибо, как говорится, этому дому, – заявил удачливый предприниматель, вставая и сладко, будто кот, сожравший мышь, потягиваясь, – а нам пора к другому. Всем привет и всё такое… Евгениус, собери карты.
– Только, прежде чем уйти, – неожиданно отозвался Костромиров, до сих пор, на протяжении всей игры, хранивший молчание, – верните сначала моему другу деньги. А потом – ступайте с богом.
– Я, конечно, извиняюсь, но вы-то тут при чем? – холодно осведомился Алексей Викторович. – Вы даже не играли!
– Действительно, Горислав, чего ты? – смутился Вадим Вадимович. – Игра есть игра.
– Не играл, а лезет, – поддакнул племянник.
– Зато вы играли. Притом нечестно.
–
– Да уж так, – пояснил Горислав Игоревич, откладывая, наконец, книгу и садясь на постели. – Вы, господин хороший, шулер.
– Это я шулер?! – возмутился предприниматель, сжимая увесистые кулаки. – Вы сами… сами… фуфлыжник!
– Постойте, погодите, – примиряющее заявил Хватко. – С чего ты взял, Горислав?
– Играли вы сдвоенной колодой, так?
– Так, – согласился следователь.
– А в последней талии у вас три бубновых туза вышло, и три же крестовых семерки, чего быть не может, согласен? И это лишь один пример, он проделывал и другие кунштюки.
– Брехня! – взвился Алексей Викторович.
– Легко проверить, – пожал плечами Костромиров, – достаточно посмотреть сбой.
– Всем сидеть! – скомандовал Хватко и принялся раскладывать сброшенные карты. Убедившись в правоте Горислава, он медленно поворотился к Алексею Викторовичу, стремительно багровея.
– Это ошибка! – взвизгнул тот. – Или вы сами подбросили! Чтобы не платить! Что ж за беспредел, в натуре?! Женька, уходим!
Белобрысый «племянник» икнул и испарился. Дядя тоже было метнулся к двери, но Хватко загородил проход и мощным толчком живота усадил его обратно.
– Отвали, фраер, хуже будет, – посулил Алексей Викторович, хватая со стола пустую пивную бутылку, и предпринял новую попытку прорыва.
Вадим Вадимович молча боднул его в грудь лысиной, вторично вернув в сидячее положение; в результате столь энергичного маневра пиджак следователя распахнулся, явив зрителям потертую кобуру табельного пээма.
– Хрусты не у меня, – покрываясь испариной, пробормотал «предприниматель», – я их Женьке скинул.
– В заднем кармане брюк у него деньги, – бесстрастно заметил Горислав Игоревич.
– Ой, в натуре, – искренне удивился Алексей Викторович. – Вот, нате, забирайте. Раз пошли такие дикие упреки, гнусные подозрения… Забирайте!
Бросив на стол выигрыш, он тут же бочком-бочком протиснулся мимо сопящего, как паровоз, и красного, точно доменная печь, следователя, и поспешно вынырнул из купе.
– Ну, ядрен-матрен, история… – выдохнул Хватко, тяжело опускаясь на койку. – А я-то хорош! Как последний лох… Здорово, что ты вычислил этих сук… Только как? Ты же не следил за игрой!
– Следить не следил, а поглядывал. А вот ты, Вадим, точно, утратил элементарную бдительность. Расслабился… Славное знакомство свел, нечего сказать! Да еще ведь догадался их сюда привести. Парень – наркоман, от него «дурью» разит за версту, а твой предприниматель липовый и вовсе с зоны скорее всего не вылезает, чего стоит одна его лексика: «фуфлыжник», «хрусты». Ты хоть заметил, что даже игру вашу он не «очком» именовал, а «двадцать одно» – там, сам знаешь, термина «очко» стараются избегать… Главное, кто из нас двоих следователь?
– Ладно, ладно! – прервал его Вадим Вадимович. – Виноват, кругом виноват, каюсь. Впредь мне, старому дурню, наука.
– Между прочим, – заметил Горислав, – ты зачем взял с собой пистолет? Для каких таких надобностей?
– Мало ли… – отвел глаза следователь. – Привычка. А потом, тебе, к примеру, известно, что там, куда мы сейчас едем, водятся тигры? Да-да. И леопарды!
– А, так ты уссурийских тигров опасаешься! – развеселился Костромиров. – Напрасно.
После казуса с мытищинским негоциантом, Хватко, к удовлетворению Горислава, компаний на стороне искать перестал. Костромиров также сделал для себя определенные выводы и более уже не манкировал ни обществом, ни коньяком Вадима Вадимовича. Последний, весьма довольный возвратом своих кровных денег, которые он уже почитал для себя навсегда утраченными, не торгуясь, скупил едва ли не все агатовые, аметистовые, сердоликовые и яшмовые сувениры на станциях между Пермью и Екатеринбургом. «Супружнице подарю, – в ответ на дружеские насмешки невозмутимо пояснял он. – И еще кой-кому… на работе».
Между тем поезд миновал нефтеносную Тюмень, перескочил по вековому, но все еще впечатляющему мосту Иртыш и, разогнавшись на пологих степных просторах, устремился в глубины Сибири; одна за другой мелькали станции: Барабинск, Калачинск, Чулым…
Таким образом, путешествие их продолжилось к обоюдному удовольствию и без особенных происшествий почти до середины пути, то есть до самого Новосибирска.
А на третьи сутки в Новосибирске уже сам Костромиров, сам того не желая, завел новое знакомство на стороне. Вышло это следующим образом. Поскольку остановка была достаточно длительной, Горислав с Вадимом решились на небольшой экскурс в пределах вокзала. Воротившись же в вагон, на подходе к купе, друзья стали невольными свидетелями неприятной сцены: какой-то интеллигентного вида костистый господин в нелепых квадратных очках на длинном, печально обвисшем носу, пытался убедить их проводника – монументального дядьку с брандмейстерскими бакенбардами и пышными табачными усищами – разрешить ему посадку на поезд. При этом весь он как-то нервно и жалко подергивался, порывисто махал похожими на сухие ветки руками и даже пытался сунуть проводнику какие-то деньги. Однако последний на все уговоры, мольбы и доводы материального характера отвечал равнодушно и односложно: «Нету месту, гражданин», одновременно оттесняя худосочного очкарика к выходу. Завидев Хватко с Костромировым, проводник прибавил, апеллируя к ним:
– Вот и товарищи подтвердят, что мест нету.
– Так точно! – весело отозвался Вадим Вадимович, с пыхтением протискиваясь мимо.
В купе Хватко с блаженным стоном растянулся на койке, Горислав же, присев к столику, и по обыкновению задумчиво глядя в окно, через какое-то время увидел, как давешний гражданин, вытесненный-таки неумолимым проводником из поезда, присел на собственный рюкзак как раз напротив их вагона. Вид у него был совершенно потерянный, даже убитый; некрасивое, но выразительное лицо покрылось бисеринками пота, а длинный, хрящеватый нос покраснел и обвис еще печальнее. Поскольку купе, которое Горислав Игоревич делил с Вадимом, на самом деле было трехместным (все двухместные оказались на момент поездки раскуплены, и Костромирову пришлось целиком выкупать это), он, как человек деликатный, испытал чувство легкого душевного дискомфорта. Никоим образом не помышляя нарушать свое с Вадимом уединение, Горислав Игоревич, тем не менее, закурил трубку и вышел из вагона на перрон. Там он приблизился к выдворенному господину, и просто так, из одного только природного сочувствия, поинтересовался, куда тот собирался ехать.