Золотой плен
Шрифт:
Ее слова, казалось, успокоили немного Аэда.
— Знаешь ли, старый друид был здесь, он хотел повидаться с тобой.
Эрин нахмурилась.
— Был здесь? Почему он ушел, не повидав меня? Аэд опустил глаза и, забыв про его возраст, Эрин подумала, что он выглядит как нашкодивший школяр.
— Мы как две старые белки постоянно пререкались. И он ушел, так мы раздражали друг друга, мы были поистине капризными стариками.
Эрин откинула голову и рассмеялась, думая об отце и о Мергвине, старых друзьях, состязающихся в остроумии и мудрости.
— Я думаю, — сказала она отцу весело, — что
Она внезапно смолкла, у нее перехватило дыхание, и она замерла: ребенок причинял ей беспокойство.
— Эрин, что с тобой? — тревожно спросил Аэд. Снова она рассмеялась, хватая отца за руку.
— Потрогай, отец! Это твой внук стучит! Сильный, крепкий и решительный. Это был настоящий ирландский удар, как тебе кажется, отец?
Аэд засмеялся вместе с ней.
— Не забывай о силе его предка, — предупредил он мягко.
Аэд пропустил Эрин впереди себя в залу. «Пусть это будет сын, Боже!» — молил он про себя.
Эрин покорно съела суп, приготовленный матерью, и поспешила в свою комнату, ей хотелось побыть одной. Здесь Эрин чувствовала себя в безопасности. Она придвинулась поближе к огню. Обвив руками колени, пыталась подавить страх. Как ей лучше поступить? Вырастить своего ребенка как ирландца в стенах главной королевской резиденции острова в окружении тех, кто любит ее и уже полюбил ее ребенка? Или…
«Этого никогда не случится», — думала она, слегка побледнев. Олаф хотел этого ребенка… если ребенок будет таким, каким он хотел. Нет, он приедет. Он приедет, в конце концов.
Она положила подбородок на колени. Как он развлекал себя? — интересовало ее. Без сомнения, иногда он бывал рад, что освободился от нее. Он мог искать более веселой игры, она оставила его одного, и он был волен делать это, не боясь упрека.
Эрин справилась со слезами, это теперь ей часто приходилось делать. Она любила мужа так сильно! Любовь стала частью ее существа, ее разума, ее души, ее сердца. Но она не могла отдать ему эту любовь. Все, что она могла предложить ему — это непреклонную гордость. Свою гордость и достоинство она не могла ни на что променять, даже на решительность и выносливость, которые поддержали бы ее, если бы она чего-нибудь лишилась. Пока ее мечты не станут реальностью.
Она могла закрыть глаза и наивно представить себе Олафа с его единственной слабостью — его любовью к ней. Она представляла туманный зеленый берег и Олафа, такого благородного и все же покорного, просящего ее сердца.
Эрин вздохнула. Детские фантазии. Она не должна позволять себе желать невозможного. Все, что она могла сделать — это молиться, чтобы у нее хватило сил прожить жизнь с достоинством, подобающим дочери Ард-Рига.
Скоро у нее будет ребенок. Новые непривычные для Эрин ощущения удивляли ее. С каждым толчком внутри себя она все больше любила живое существо, которое носила. Ее ребенок… его ребенок…
Она внезапно задрожала, вспомнив, как они расстались. Минуты их страсти возвращались к ней часто, принося с собой усталость и головокружение.
Когда они расставались, думала она печально, она чувствовала себя униженной, будто оказалась на поле сражения, у палаток, которые разбили воины. Не важно,
Эрин закрыла глаза и попыталась представить, что она скажет: «Добро пожаловать в Тару, повелитель Дублина. Заверяю тебя, что ты получишь все, что тебе потребуется, так как в королевстве Ард-Рига приложат все усилия, чтобы хорошо обслужить тебя».
Ее мечты прервал шум за дверью. Она открыла глаза и уже собралась подняться, как, к ее изумлению, дверь вдруг распахнулась..
То, что она увидела, было поистине невероятно. Перед ней стоял Олаф!
Он заслонил собой небольшой дверной проем. На нем был голубой королевский плащ, красиво гармонирующий с синевой глаз. Борода и волосы были аккуратно подстрижены, лицо — как будто высечено из гранита. Едва заметная улыбка коснулась его полных губ, когда он увидел ее.
Эрин задрожала при виде Олафа от приятного ощущения его близости. Это был он, в великолепном королевском облачении, он, который не нуждался в защите своего достоинства. И она, должно быть, казалась брошенной ненужной вещью.
«Она: Похожая на лесную фею», — подумал Олаф. Эрин поджала под себя голые ноги, а ее большие изумленные глаза — как красивое летнее поле. Тонкая белая рубаха открывала больше, чем скрывала, и волна чувственности захлестнула его. Он хотел броситься к ней, нежно обнять ее, дотронуться слегка до ее живота. Но он не мог. Он застыл в дверном проеме, думая, что она, вероятно, гневно и холодно отвергнет его.
Казалось, он лишился дара речи. Из-за досадной слабости Волк не мог двинуться дальше.
Эрин поднялась и поспешила ему навстречу. Ее заранее подготовленное приветствие улетело, подобно ветру, и слова, сорвавшиеся с губ, были робкими:
— Мой лорд, ты приехал в ирландскую королевскую резиденцию. У нас принято стучаться в дверь, а не врываться.
Тон ее голоса придал ему сил, и он смог сдвинуться с места, переступить порог и закрыть за собой дверь. Олаф поднял насмешливо золотую бровь.
— Вероятно, даже в ирландской королевской резиденции дверь в комнату жены является и дверью в комнату мужа. Но если это не так, ты должна простить меня, так как норвежцы привыкли входить решительно. Вполне возможно, что из-за нашей привычки к вторжениям нам недостает благородных манер. Но Ард-Риг Ирландии сам направил меня сюда и сказал, что для меня открыты все двери в его доме.
Эрин с трудом отыскивала слова, обнаружив, что не в состоянии говорить, когда он медленно, но решительно направился к ней, пожирая ее глазами.
— Я очень удивлена, что вижу тебя, — усмехнулась она. — Фаис еще не начался, а в Дублине, должно быть, много неотложных дел.
Олаф остановился напротив нее, и Эрин молилась, чтобы он не заметил, что она не может налюбоваться им, не заметил, как ее душа волнуется от его близости, от ощущения его запаха. Он коснулся ее лица, и прикосновение его мозолистой руки было приятно нежным, потом он провел рукой по ее набухшей груди и животу. Он слегка нахмурился, и Эрин затаила дыхание, слишком завороженная и встревоженная, чтобы оттолкнуть его руку, касания которой она так жаждала снова ощутить.