Золотой поезд
Шрифт:
— Откуда идешь?
— Из Дубового Умета.
— Красных не видал?
— Нет.
Всадник хлестнул лошадь и догнал уехавших вперед.
«Вернется или нет?» — думал Ребров, идя вперед и не оборачиваясь. Топот копыт замолк. Ребров обернулся. За пригорком исчезли последние всадники.
«Почему, — думал Ребров, — они спрашивают о красных? Ведь красные еще вчера, по самарским газетам, были где-то далеко под Сызранью. А они здесь, в тридцати верстах от Самары, спрашивают о красных. Может ли быть, что за одну ночь фронт подвинулся на сто двадцать верст? Нет. Просто трусы. Ведь
Через три часа показалось Лопатино. Ребров вошел в село и пошел в ту сторону, где виднелась белая церковь с голубым куполом. Деревенские улицы, как и вчера ночью, были пустынны. Даже днем трудно разыскать двух исчезнувших женщин. После долгих поисков Ребров снова подошел к белой церкви с другого конца улицы. Вдруг из крайней направо избы застучали в стекло, и послышались чьи-то голоса. Ребров оглянулся. К нему через улицу бежала Валя.
— Борис, Борис! — радостно кричала девушка и, схватив его за руку, потащила в избу.
Через полчаса, напившись чаю, Ребров лег отдохнуть. Вчерашняя ночь и сегодняшнее раннее путешествие давали себя знать. Ребров быстро заснул. Он не помнил, сколько времени спал, но проснулся от почудившегося ему орудийного выстрела. Сел на скамью, прислушался. В деревенской горнице — ленивая тишина. Вали и Нади не было; они, очевидно, вышли в другую половину, чтобы не мешать ему. Мирно горела лампада перед образами (какой-то праздник был в эти дни). Белые деревянные стены избы, чисто вымытые и как-то по-особенному уютные, располагали ко сну. Ребров снова лег, закрыл веки и хотел еще немного вздремнуть, как вдруг снова удары далекой орудийной стрельбы нарушили тишину. «Опять стреляют», — вскочил Ребров. В ту же минуту открылась дверь, и в ней показалась Валя. Она быстро подошла к Реброву.
— Я тебя не хотела беспокоить, но это уже второй раз. Слышал?
— Надо скорей удирать из Лопатина. Здесь под Самарой может быть бой, — ответил Ребров.
— Я говорила с хозяевами, никто из них не дает лошади в такое время. С Надей нам не добраться быстро до Дубового Умета.
— Ничего, может быть, опять подвернется попутчик, — успокоил Валю Ребров.
В самом деле, не успели они выйти из Лопатина на трактовую дорогу, как, обгоняя их, проехало несколько деревенских подвод. На них сидели странные пассажиры: в большинстве это были женщины, одетые в яркие праздничные крестьянские платья. Ямщики, крестьяне, подгоняя лошадей, с усмешечкой поглядывали на свою живую кладь. Они прекрасно понимали, что везут горожан, убегающих от красных.
— Эй! Посадите больную женщину! — крикнул одной из проезжающих подвод Ребров.
— Нас и самих достаточно! — прокричал кто-то с подводы.
Однако, немного обогнав пешеходов, телега остановилась, и женщина, подвязанная крестьянским платочком, махнула рукой Наде.
— Садитесь, мадам.
Она приняла ее, очевидно, тоже за переодетую барыню. Ребров помог усадить больную, телега двинулась вперед. Долго облако серой пыли виднелось на дороге, постепенно уменьшаясь, и, наконец, растаяло без
Верст десять уже прошли Шатрова с Ребровым. Орудийный гул то усиливался и учащался, то как будто удалялся и замолкал на время.
— Близко наши, Ребров? — почти после каждого выстрела спрашивала Валя.
Оба они тщательно вглядывались по сторонам в степь, но там далеко вокруг было пустынно.
— Что же это за война, — изумлялась Валя, — палят целый день из пушек, а ни одного солдата на десятки верст вокруг?
Ребров улыбнулся.
— Нынче частенько враги бьют друг друга на расстоянии десятка верст… А впрочем, — неожиданно добавил Ребров, — кажется, вон идет кто-то за нами, — и он пристально стал всматриваться в клубы пыли на дороге позади.
Пыль приближалась быстро. В ней показались сперва один-два всадника, а затем отряд человек в двадцать. Пахнуло пылью и потом. Один из кавалеристов нагнулся в седле:
— Красных не видали?
— Нет, — сказал Ребров, — никто не попадался.
Всадники с георгиевскими кокардами проскакали вперед. Человек пятнадцать из них через небольшой промежуток времени свернули с дороги к заброшенной бахче и пустили лошадей к стогу сена. Остальные пять шагом двинулись вперед.
Медленный подъем идет от самого Лопатина до Дубового Умета. Только совсем близко перед селом, версты за три до него, дорога круче вздыбливается на пригорок, а затем так же медленно спускается к селу.
Валя с Ребровым, не спеша, двигались вперед.
Вдруг частые удары ружейных выстрелов застегали по степи. Диким галопом пронеслись обратно пять кавалеристов. Ребров и Валя шарахнулись в сторону от дороги и остановились на месте. На бахче повскакали сидевшие там люди. Ловили лошадей и с криком мчались назад. Успели зажечь стог. Он запылал, задымил грязным дымом высоко вверх. А впереди навстречу Реброву и Вале летело новых пять всадников. На минуту они остановились на пригорке, стреляя из карабинов. Пули плюхались в дорожную пыль, жалобно свистели и землей и пылью брызгали на Реброва и Валю. С недоумением Валя спросила:
— Стреляют?
— Да, подними руки вверх, — ответил Ребров.
Всадники подъехали вплотную, все еще держа на руке карабины.
По красным лампасам и верхам бараньих шапок можно было принять их за казаков.
Подъехавший белокурый детина крепко выругался, ткнул слегка Реброва концом своего сапога и закричал:
— На землю чего не лег? Убили бы тебя, сукин сын.
— Я руку поднял, — спокойно сказал Ребров, заметив красные ленточки на плечах кавалериста. — Можно идти дальше?
— Пшел… — и всадник снова крикнул подходящее к случаю ругательство.
Ребров с Валей шли скорым шагом, изредка останавливались передохнуть и снова шли.
Уральский тракт терялся в степи. Самара скрылась из виду еще после пыльного пригорка, на котором сражались конные разведчики. Сухая, пыльная колея убегала вперед, по бокам ее все чаще и чаще стали попадаться обглоданные кем-то костяки павших верблюдов и лошадей.
Дубовый Умет медленно приближался.
— Скорей, Борис, — торопила Валя, сразу почерневшая от воздуха и пыли, — те вернутся назад.