Золотой раб
Шрифт:
– Отрик, – оцепенело сказала она и бросила тело на землю.
Римляне – оба молодые, почти мальчики, – остановились и уставились на нее. Один из них шагнул назад. Викка опустилась на колени и слепо стала искать нож.
– Я иду, я иду, – сказала она. – Подожди меня, Отрик. Ты слишком маленький, чтобы одному идти по дороге в ад. Я буду держать тебя за руку.
Взвод римлян гнал рабов Эодана к главной группе пленных. Офицер через плечо посмотрел на мальчишек, которых послал за Виккой.
– Хватайте ее, или она убьет себя! – рявкнул он. – Мы не можем торговать
Они снова побежали. Рука Викки нашла нож.
Раб Флавий выпрыгнул из-за фургона с багажом. Он наступил ногой на нож. Викка, как затравленное животное, смотрела на его лицо. Он улыбнулся.
– Нет, – сказал он.
Эодан прополз еще один ярд. Викка не видела его. Два легионера добежали до нее, подняли и потащили. Флавий пошел за ними. Вскоре появился другой взвод и нашел Эодана.
III
В начале следующего года, через несколько дней после праздника Марса, означающего весеннее равноденствие, раненого раба привели в дом хозяина. Это было в самнийском поместье, принадлежащем Гаю Валерию Флавию.
День был дождливый, низкие облака плыли над полями, свистел холодный ветер, время от времени проходили короткие ливни. Холмистая земля темная и влажная, деревья почти голые, если не считать сосен. На дороге с рытвинами блестели лужи с рябью от ветра, и несколько коров и овец, все еще в зимней шерсти, мычали за изгородями. Полевые рабы топали, дули на натруженные руки и продолжали работать; сейчас никакой лени, время пахоты и посева, чтобы Рим мог в следующую зиму одеваться в лен. Надсмотрщики ездили вдоль линий, искусно притрагиваясь к спинам холстом, но легко: сегодня погода избавляла их от необходимости хлестать рабов.
Фрина вышла из дома и почувствовала, какой резкий сегодня ветер. Ее юбка стола раздувалась, и она едва не потеряла голубую накидку паллу, прежде чем смогла ее надеть. Тем не менее она больше ни часа не могла провести в вилле. Хозяйка Корделия приказала натопить жарко, как в Эфиопии, и от дыма жаровен мог задохнуться мул.
Она прошла по вечернему газону, улыбнулась старому садовнику Мопсу, но прошла мимо (он милый и такой одинокий, с тех пор как хозяин приказал продать его единственного внука, к тому же он грек, но как он говорит) и тут увидела, что подходят два полевых раба. Обычные смуглые люди, какие-то варвары, она не знает, какие именно. Но вот тот, кого они поддерживают, совсем другое дело. Она давно не видела такого большого человека, а его спутанные желтые волосы и борода сверкают под бессолнечным небом.
Да это, должно быть, кимвр, один из тех, кто захватил хозяина Флавия в Галлии! Настоящий сюжет для Эврипида. Фрина спустилась с холма, чтобы взглянуть поближе. Один из смуглых рабов увидел и наклонил голову с грубой почтительностью: домашняя рабыня, личная служанка самой хозяйки, не первая встречная.
– В чем дело? – спросила Фрина. – Что случилось?
Кимвр поднял голову. У него сильное лицо, тяжелый подбородок, густые брови, но нос почти эллинский. Глаза расставлены широко, на лбу трискеле (откуда тявкающие варвары Туле могли узнать об этом древнем священном символе?), и глаза зеленые, как зимнее море. Кожа вокруг губ побелела. И он подволакивает одну ногу.
– Его ранил бык, – сказал первый смуглый раб. – Большой белый племенной бык сорвался с привязи и убежал в поле. Поднял на рога одного человека.
– Его не смели убивать, – подхватил второй. – Он слишком дорого стоит. А мы не могли привязать его. Тогда этот парень схватил его за рога, бросил на поле и удерживал, пока не пришла помощь.
Фрина почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.
– Это замечательно! – воскликнула она. – Настоящий Тезей! И только ранена нога!
Кимвр рассмеялся – коротким смешком, не похожим на человеческий, – и сказал:
– Я вообще не был бы ранен – мы каждый год в весенних обрядах так бросали быков, – но когда эти обученные свиньи коровьих стад позволили ему встать, они его плохо связали.
Он говорил по латыни грубо, неправильно, но легко и быстро.
– Старший надсмотрщик велел отвести его в барак и вправить кость, – сказал один из тех, что привели раненого. – Нам лучше идти.
Фрина топнула. И сразу поняла, что попала маленькой туфелькой в грязь. Она видела, что кимвр посмотрел искоса, и легкая улыбка искривила его рот. Он посмотрел на нее и сухо кивнул. Он знал.
Она в смятении сказала:
– Нет, ни за что! Я знаю, что вы сделаете: дурак кузнец расколет кость, и этот бедняга будет хромать весь остаток жизни. Ведите его на виллу!
Они покорно послушались. Нет, не кимвр, он прыгал на одной ноге, но когда пришли на кухню и посадили его на стул, он расселся так, словно этот стул принадлежит ему. Он весь в грязи, и на нем только неряшливая серая туника, на запястьях и ногах рубцы от кандалов, но он сказал: «Дайте мне вина», и главный повар сам налил ему полную чашу. Кимвр осушил ее тремя большими глотками, вздохнул и протянул чашу.
Фрина пошла за домашним врачом. Он грек, как и она – все самые ценные рабы греки, все в прошлом свободные люди, он стар, хорошо знает травы и припарки и умеет угодить Корделии: хозяйка страдает громко и не отпускает его от себя. Он с готовностью пришел, осмотрел повреждение, приказал принести воды и стал губкой протирать рану.
– Чистый перелом, – сказал он. – Мышца почти не задета. Несколько недель походит с костылем и будет как новенький. Но вначале послушаем знаменитые кимврские вопли, потому что я должен вправить кость.
– Ты считаешь меня южанином? – фыркнул раненый. – Я сын Боерика!
– А в моей семье есть философы, – резко сказал врач. – Ну, хорошо.
Фрине не могла смотреть на ногу, но не могла и отвести взгляд от лица варвара. Хорошее лицо, подумала она, оно было бы красиво, если бы какой-нибудь бог избавил его от рабской изможденности. Она видела, как его кожа покрылась потом, когда заскрипели его кости, видела, что он так прикусил губу, что потекла кровь.
Врач вправил кость и перевязал ногу.