Золотой шар
Шрифт:
– Подожди немного, – погладил я девушку по плечу и поднялся, разворачиваясь в сторону трупа Велика.
Осторожно приблизившись к нему, схватил мертвое тело за щиколотки и оттащил его на несколько метров в сторону от плотных сгустков воздуха, в которые затянуло Вику. Тела девушки видно не было. Его вообще не было. Только обрывки одежды и кровь на траве. Много крови.
Стараясь не смотреть больше в ту сторону, но все же опасливо поглядывая, не задерживаясь взглядом на останках девушки, я аккуратно попытался приподнять ткань, чтобы расстегнуть на Лёхе куртку Но стоило потянуть
Достав пистолет, я мельком осмотрел его – небольшой, едва крупнее моей ладони. Очень широкая, будто приплюснутая рукоять, совсем короткий ствол. Совершенно не похож на боевое оружие, игрушечный какой-то.
Извлек магазин, посмотрел. Патрон серьезный, вот почему рукоять такая широкая.
Эх, Лёха, Лёха, так и не узнал я, что у тебя за тайны.
Кинув прощальный взгляд на тело, я поднялся и пошел к Алле. Она уже не лежала – присела, поджав одну ногу под себя, с гримасой боли баюкая изувеченную руку.
– Пойдем, – наклонился я, помогая ей встать. Она посмотрела на меня глазами побитой собаки, вдруг расплакавшись громко. Как не вовремя. Хотя и так уже она сколько себя в руках держит, кто другой на ее месте давно бы с катушек съехал.
Беззвучно ругаясь сквозь зубы, я потянул девушку и, наклонившись, подхватил ее на руки. Не так, как сюда на плечах нес, а просто на руки – идти недалеко осталось по склону холма, можно и напрячься.
По широкой дуге обойдя место с аномалиями, начал аккуратно спускаться. Идти было неожиданно тяжело, соленый пот заливал глаза, и я несколько раз останавливался. Но не передохнуть, а покидать гайками впереди себя – предсмертные крики спутников, попавших в ловушку, у меня до сих пор в ушах стояли.
После очередной моей остановки Алла отстранилась, сказав, что сама пойдет. Лицо девушки было белее мела сейчас, но держалась она ровно. Я из бравады потянулся было, бормоча, что мне нетяжело, но Алла покачала головой, слегка прикрыв глаза, и настаивать я не стал. Лишь обошел ее с другой стороны, взяв за левую руку, поддерживая.
Ноги у меня самого налились тяжестью, и до деревянного навеса еле дошел – не вовремя расслабился. Буквально собирая в кулак все силы, скинул рюкзак, снял подстилку для спальника и расстелил ее на земле.
Борясь со слабостью, соорудил подобие подушки и уложил на землю Аллу, которая сразу же закрыла глаза. Мне сейчас были видны ее передние зубки, которыми она губу закусила так, что та побелела. Веки у девушки дрожали, но она не плакала.
Присев рядом, я покопался в рюкзаке и достал свой пакет с лекарствами. Подумал и достал две таблетки болеутоляющего, которые Алла проглотила не глядя и жадно запила водой, я еле успел бутылку отнять. На донышке воды осталось всего ничего и, подумав немного, с трудом удержался, чтобы не выпить.
Надо Алле на потом оставить. Я и потерпеть могу, а ей сейчас точно гораздо хуже, чем мне.
Примостив голову изредка постанывающей от боли девушке, сел на землю и начал
О погибших старался не думать. Но не думать не получалось.
19 июня, вечер
Неподалеку от аэродрома
И так боязливо озирающийся по сторонам Грач неожиданно приостановился, даже пригнувшись. Идущий следом Безумный широко открыл глаза, ощутив холодок плохого предчувствия, и невероятным прыжком нырнул в сторону, покатившись по земле.
Удивленный Грач проводил Макса взглядом, даже выпрямившись чуть-чуть, но тут, опережая звук выстрела, в шею ему вошла острая пуля, ломая позвонки и разрывая жгуты мышц. Из выходного отверстия на траву хлынула кровь, а упавший Грач еще несколько мгновений пытался непослушными руками зажать рану, не понимая, что уже умирает.
Петюня тоже почувствовал опасность, но все же позже Макса. Он рухнул как подкошенный на землю, услышав над собой свист пуль, и столкнулся с мутнеющим взглядом Грача. С одним, второго видно не было – примятая трава скрывала. Истошно закричав, Петюня рванул из-за плеча дробовик и, подняв его, почти не глядя, высадил все шесть патронов в сторону низких зарослей кустов неподалеку. Тут же руку его рвануло болью, а ружье отлетело в сторону.
Выматерившись и завыв от невыносимой боли, Петюня попытался отползти в сторону, отталкиваясь каблуками тяжелых ботинок. Полз он в сторону Грача, где валялся выроненный тем обрез. Вдруг Петюню рвануло пулями – один раз ногу, чуть повыше колена, да так, что все тело прочувствовало треск сломавшейся от попадания кости, а второй тупой удар почти сразу же ожег плечо.
Взвыв, Петюня извернулся и левой, здоровой рукой полез в карман куртки. Нащупав там ребристую чушку гранаты, он достал ее и снова взвыл от понимания того, что правая рука совсем не хочет слушаться.
– Суки! Суки! Суки! – шепотом повторял Петюня, обращаясь к неизвестным и, ерзая, будто жук на спине, пытаясь перевернуться. Наконец у него получилось, да так удачно, что правая рука оказалась под ним. И почти сразу в бок ударила еще одна пуля. Едва не теряя сознание от боли, уже чувствуя смертельный холод, Петюня впихнул ребристую чушку в окровавленную ладонь, чуть двинулся, прижимая раненую руку с гранатой к земле, и, застонав, в последнем усилии рванул чеку. В этот момент в него ударила еще одна пуля – прямо в голову.
Когда нападавшие, настороженно осматриваясь, подошли к убитым, Грач лежал лицом в луже собственной крови, скрюченными в последнем усилии руками пытаясь зажать страшную рану на шее. Изорванный выстрелами Петюня лежал мешком, ноги его были переплетены, одна рука прижата телом к земле.
– Шахид, по ногам! Только по ногам! – в который раз уже произнес старший группы, глядя вслед пытающемуся убежать Безумному.
Шахид даже не кивнул – и так все ясно: в рюкзак ни в коем случае попасть нельзя. Сталкер присел на одно колено и раз за разом начал одиночными выстрелами стрелять в сторону петляющей в поле фигуры.