Золотой сокол
Шрифт:
Как сквозь туман слыша это бормотание, Зимобор последним проблеском сознания понимал, что им остались считанные мгновения — если он не найдет способа очнуться вот сейчас же, то не очнется уже никогда. Стараясь взять себя в руки, он глубоко вдохнул и почувствовал свежий запах ландыша. Венок Младины, лежавший за пазухой, напомнил о себе. От этого запаха в голове посветлело, невидимая сеть ослабла.
Ио, иа, о — о ио, иа цок! ио, иа, паццо! ио, иа, пипаццо!Зоокатама, зоосцома, никам, пикам, шолда!— заклинал
Заклинающий голос дрогнул и замер на миг на полуслове, потом заговорил быстро и торопливо, словно заметил опасность. Но Зимобор успел уловить эту перемену и понял, что он на правильном пути.
Шино, чиходам, викгаза, мейда!Боцопо, хондыремо, боцопо, галемо!— задыхаясь, выкрикивал голос, дрожа и прерываясь, а Зимобор поднял меч и со всего размаха вычертил лезвием в воздухе резу Чернобог, разрывающую колдовской круг и выпускающую на волю, а потом сразу за ней — резу Перун, призывающую защиту светлых богов от любых враждебных сил [30] .
В темном облаке, застилавшем глаза, обе могучие резы сверкнули молниями: черно-багровая Чернобог и пламенно-белая Перун. Где-то рядом раздался сильный удар, чем-то похожий на громовой разряд, мощная волна горячего упругого воздуха окатила людей, потом мгновенно возникло и исчезло ощущение огромной пустоты, словно рядом распахнулась пасть иного темного мира и тут же сомкнулась.
30
Сведения о славянских рунах взяты из книг А. Платова. Не то чтобы автор верил в их существование, поскольку официальной науке они неизвестны, но, как говорится, идея хороша.
И все стихло. Медленно открыв глаза, Зимобор увидел сквозь застилавшую их мглу все тот же лес, те же ели. Понемногу темнота перед глазами рассеялась, все стало как прежде.
Старуха сидела на земле возле своей корзины, обняв обоих детей и прижав к себе их головы, и они прижимались к ней с двух сторон, как цыплята к наседке, пряча лица на ее груди. Вертлянка с Нивяницей лежали на мху, их корзина опрокинулась набок, грибы рассыпались. Печурка сидел, привалясь головой к дереву, отросшие волосы закрыли лицо, как у неживого.
Дивина стояла на ногах, обеими руками вцепившись в толстую березу и полуобняв ее; без этой опоры она тоже, наверное, упала бы. Зимобор подошел к ней, оторвал ее руки от березы и обнял Дивину. В правой руке у нее было зажато что-то твердое. Это оказалось огниво. Как видно, она тоже собиралась что-то предпринять, но он оказался быстрее.
— Так ты еще и... резы знаешь... — пробормотала Дивина, уткнувшись лбом ему в плечо. Она изо всех сил пыталась прийти в себя, но пока не получалось: черное колдовство было направлено в основном на
— А ты их тоже знаешь? — отозвался Зимобор. — А я-то думал, я один такой умный!
— Догадался же! Молодец! А то пропали бы мы совсем! Я хотела в нее, тварь поганую, огнивом бросить, убила бы насмерть, да не могу руку поднять! Уж как я старалась, оберег про себя твердила, песни ее гадкой не слушала, а все равно опутала, не могу! Ну а наши-то как? Живы?
Высвободившись, она шагнула к старухе, потом к девушкам. Все были живы, но без памяти, и Дивина принялась тем же огнивом чертить у них на лбах резу Есть и резу Мир, которые пробуждают живое и призывают покровительство светлых благодетельных сил. Постепенно все очнулись, поднялись на ноги.
— Ой, матушка! — всхлипывала Вертлянка. По ее лицу текли слезы потрясения и ужаса, а обе руки между тем проворно сгребали назад в корзину рассыпанные грибы. — И понесло же меня в лес! Матушка! Макошь-матушка! Как живы-то... Чуть было не... Матушка! Огради тыном железным...
Собравшись, заторопились домой. Все еще были немного не в себе, дети плакали, старуха бормотала обереги. Когда они были уже недалеко от опушки, кто-то вдруг с громким треском выскочил из кустов прямо им навстречу. Нивяница и Вертлянка вскрикнули и опять уронили корзину, Зимобор выставил рогатину.
Но это оказался всего-навсего Слетыш.
— Ты, Дивина! — воскликнул Слетыш. — Живая? А то... Меня Горденя послал.
— Что с ним? Хуже? Бредит? — озабоченно просила Дивина.
— Да нет. В себе. Тревожится только. Что это, говорит, все из лесу вернулись, а ее все нет, не случилось ли чего?
— Горденя! — вдруг ахнула Дивина таким страшным голосом, будто увидела что-то непоправимое. — Дура я, дура! — выпустив ручку корзины, она прижала оба сжатых кулака ко лбу. — Ой, как же я раньше не поняла! Ее же ловить надо! У меня из памяти вон, и никто не скажет!
— Что — не скажет? Ты о чем? — не понял Зимобор.
— Ее, тварь эту белую, что Горденю покусала, живой надо взять! Так — пропади она пропадом, но ведь Горденя! Ноги же! Правда, еще не поздно. Может, она ночью опять придет! — с надеждой воскликнула Дивина, и все прочие посмотрели на нее как на сумасшедшую. Они-то надеялись, что белая тварь не придет больше никогда.
— Ничего не понимаю, — честно сказал Зимобор.
— Ведь Горденя же! — втолковывала ему Дивина. — И Зорница с Чистеней! Они же не встанут без этого!
Окинув взглядом изумленные лица, Дивина с усилием взяла себя в руки и объяснила по порядку:
— Если кого оборотень ранит, то не поможет ему никакое лекарство, никакое зелье, а только кровь того самого оборотня! Иначе ему никак не вылечиться. Белая свинья Горденю покусала, теперь лечить его можно только кровью белой свиньи! Ее крови надо! Иначе Горденя всю жизнь так и пролежит!
Дивина хмурилась, в глазах ее были яростная решимость и отчаяние, как будто она видит перед собой целое вражеское войско, но намерена сражаться до конца. Зимобор смотрел на нее, забыв даже про волхид: ни в одной девушке, считая и сестру Избрану, он не видел такого сильного и пылкого воинского духа, как в дочери простой зелейницы из глухого лесного городишка. Родись она мужчиной, из нее бы вышел воевода.