Золотой свисток, или Вояжи писателя Ахманова
Шрифт:
Ахманов гордо расправил плечи и сказал супруге:
– Вот видишь, дорогая, моя слава перешагнула все европейские границы! – Потом он перешел на английский и поинтересовался: – Когда и где?
– Завтра, синьор, в одиннадцать тридцать, – сообщил Витторе Джакконезе. – К одиннадцати мы пришлем за вами лимузин и отвезем в Колизей.
Ахманов вздрогнул.
– Почему в Колизей? Надеюсь, гладиаторских игр с моим участием не будет?
– Что вы, синьор! Ожидается масса журналистов, и Колизей лучше всего подходит для пресс-конференции. Мы закроем его для туристов часа на четыре… может, на пять… В зависимости от обстоятельств.
Ахманов надул щеки и кивнул.
– Ладно! Присылайте машину.
Утром к отелю (кстати, весьма скромному, "три звезды") подъехала крутая тачка и восемь моторизованных карабинеров. Ахманов спустился, прихватив портфель с книгами и слегка удивившись его тяжести. Вспомнив о неприятностях в Испании и Англии, он решил, что будет дарить книги только итальянским, французским и американским журналистам. Жена с ним не поехала, а собралась на экскурсию в Ватикан. Но Ахманов не обиделся, понимая, что хоть он важная персона, но все же римскому папе не чета.
Поднявшись в императорскую ложу Колизея, он был потрясен. Тут торчали сорок восемь микрофонов с эмблемами различных СМИ, на арене, у камер и прожекторов, суетились техники, а в проходах и на скамьях бушевала и вопила тысячная толпа – щелкоперы, папарацци, фанаты, фанатки и прочая нечисть. Словом, восемь карабинеров-охранников были совсем не лишними. Ахманов уже представлял, как на него набросятся поклонницы, повалят на пол, сорвут одежду и…
Но встреча началась довольно мирно, с вопросов, что выкрикивали журналисты. Всех переорал горластый репортер из «Таймс», а может, из "Дейли ньюс":
– Когда? Когда вы подадите в суд, мистер Ахманофф? И где намерены судиться? Здесь, в Риме?
Сперва Ахманов остолбенел, но, послушав вопли других репортеров, быстро разобрался в ситуации. Его приняли за того российского писателя, который имел претензии к Дэну Брауну. Наш литературный гений клялся, что романы "Демоны и ангелы" и "Код да Винчи" Браун содрал с его творений, вывезенных нелегально за рубеж то ли мормонами, то ли иллюминатами, а может, агентом ЦРУ. Ожидалось, что россиянин появится в Риме со дня на день, дабы бросить Брауну перчатку прямо на месте преступления. Западные СМИ рассчитывали на большой скандал – возможно, с мордобитием и метанием тухлых яиц. Словом, обстановка накалилась.
И тут Ахманов сплоховал. Ему бы поводить кота за салом, поинтриговать, навешать лапши на уши! А он, честняга, рявкнул в сорок восемь микрофонов, что знать не знает Дэна Брауна, что клал на римский суд, на ангелов и демонов, а также на министерство культуры, коему все россияне – на одно лицо. И, совсем уж разъярившись, добавил, что не убогого Брауна читает, а только Хемингуэя и Достоевского, как и положено персоне с высоким интеллектом.
Тут репортеры, осознав ошибку, принялись сматывать удочки и свои микрофоны. Карабинеры тоже исчезли, и Колизей опустел – почти. Остались трое: небритый мужик, мерзкая тощая дама и Сема Хейфец из НЕФа, то есть из "Новой еврейской фантастики". Мужик, явный белоэмигрант, трудился в "Славянском базаре", а мерзкая дама была феминисткой или суфражисткой. Ахманов в этом не очень разбирался, но решил, что убеждения дамы продиктованы ее внешностью.
– Ходят слухи, что вы – большой негодник, мсье Ахманов, – начала тощая.
– Натуральный сукин сын, – подтвердил Ахманов, кивая небритому – давай-ка, мол, свои вопросы.
Небритый промолчал, зато вперед вылез Сема, бывший бобручанин, а нынче житель Хайфы:
– Как вы относитесь к арабам?
– Никак. Ни с одним арабом не знаком.
– Но вы же еврей!
– Я – гражданин мира и сторонник расовой дезинтеграции, – веско произнес Ахманов.
– Де… чего?
– Дегельминтизации и дератизации, – пояснил Ахманов, после чего Сема впал в легкий ступор.
Зато пошла в атаку тощая дама:
– Ходят слухи, мсье Ахманов, что на Таити вы ели человечину. Признайтесь, вы каннибал?
– Хуже, – сказал Ахманов. – Я – некросадист со склонностью к копролагнии.
– И кого вы… это… копролагнули? Нельзя ли поподробнее?
– Без комментариев, – молвил Ахманов. – Это вопрос большой политики. Тут такие персоны замешаны… – Он поднял глаза вверх и многозначительно ухмыльнулся.
Тем временем, получив передышку, Хейфец из НЕФа пришел в себя.
– В романах "Бойцы Данвейта" и "Темные небеса" вы описали битвы человечества с расой дроми. Не есть ли в этом элемент иносказания?
– Это в каком же смысле? – спросил Ахманов.
– В смысле арабо-израильских конфликтов. Люди – это мы, израильтяне, а дроми – это арабы.
От удивления Ахманов икнул.
– Простите, но дроми – земноводные!
– От арабов можно всего ожидать, – убежденно молвил бывший бобручанин Сема.
Снова встряла тощая дама:
– Ходят слухи, мсье Ахманов, что у вас венерическая шизофрения.
– Ерунда! Страдаю только некросадизмом и диабетом.
– А что вы думаете о…
– Вот это самое и думаю, – молвил Ахманов и показал даме средний палец.
Сема кстати разрядил обстановку, вклинившись с новыми вопросами:
– Вы писали о войне Египта с Ассирией, и там есть такой персонаж, такой Давид из палестинских иудеев, отважный благородный воин. Будет ли продолжение у этого романа? И не Давид ли станет главным героем?
– Продолжение будет, – подтвердил Ахманов. – Но не о Давиде.
– О ком же?
– О Хайле. Если помните, там есть такой Хайло из северных земель, а точнее, из Новгорода. Вот о нем и будет роман. О нем, о князе-батюшке Владимире и крещении Руси.
– Почему же о Хайле, а не о Давиде? – обиделся Сема Хейфец. – Вы же еврей и еврейский писатель!
Небритый из "Славянского базара" вдруг захохотал.
– А потому, дурашка, что хоть он еврей, а писатель – русский! Ты «Наемника» с «Наследником» читал? А «Флибустьера»? Написано-то как! Крутяк! И все во славу русского оружия!