Золотой торквес
Шрифт:
— Мы пытались заставить их навести здесь порядок, — вполголоса сообщил Каваи, — но многие все еще в таком шоке, что им не до личной гигиены и норм поведения. Вчера вот опять возник неприятный инцидент, как вам, наверное, докладывал вождь Бурке. Группа из сорока человек под предводительством пяти бывших серых потребовала, чтобы ей разрешили перебазироваться в форт Аньон-Ривер на озере. Ну, вызвали эскорт фирвулагов и отправили. А что было делать?
— Но медиков, надеюсь, вы не отпустили? — встревожилась мадам. — Или стеклодувов?
— Медицинский персонал весь с нами, — сообщил Каваи. — Врачи в Финии как раз были недовольны своим статусом. А вот стеклодув один ушел. Еще мы потеряли печатника, нескольких классных каменщиков, ткачей и ювелиров.
Старуха поцокала языком.
— Ладно, без ювелиров как-нибудь проживем.
Голос ее звучал хрипло, она все время подкашливала. Все это были следы тех ядовитых паров, которых она наглоталась во время воздушной бомбардировки Финии. В отличие от Клода, мадам обгорела несильно, но состояние ее легких вызывало у Амери серьезное беспокойство, усугубляющееся отсутствием необходимых медикаментов и оборудования. К тому же старуха отказывалась даже от кратковременного отдыха, поскольку торопилась осуществить свой план. Она постепенно утрачивала свежий вид, обретенный после омолаживающих процедур: на лбу и по обе стороны рта пролегли глубокие морщины; на осунувшемся лице подчеркнуто выступали скулы и нос, напоминающий клюв хищной птицы; золотой торквес свободно болтался на исхудавшей старческой шее.
— В лагере осталось примерно полтораста душ, — докладывал Каваи, — большинство практически здоровы, несмотря на угнетенное моральное состояние. Я считаю — и трое освобожденных врачей поддерживают мое мнение,
— что эти люди полностью оправятся, как только вернутся к созидательной деятельности. Через три дня самые крепкие отправятся с Хоми, Акселем и Филимоном на железный рудник в Нанси. Еще кое-кто из наших и несколько финийских волонтеров из остающихся будут сопровождать караван с продовольствием. Если ничто не нарушит наших замыслов, то недели за две будет выстроена укрепленная деревня. Такая же деревня вырастет и в Нанси, как только Филимон и Аксель доставят туда рабочую силу.
— Bien entendu note 2 , — кивнула мадам. — Но помните
— прежде всего железо! Для беженцев, готовых работать на рудниках, ничего не жалеть. Мы должны как можно скорее вооружить наше войско железным оружием.
Они шли мимо импровизированных хижин по направлению к реке, где на берегу был натянут тент госпиталя. Беженцы молча провожали мадам Гудериан глазами. Она кивала им, многих называла по имени, поскольку почти все эти люди прошли через ее пансионат, и даже те, с кем ей не доводилось встречаться, отлично знали, кто она такая.
Note2
договорились (франц.)
Многие улыбались старухе. Отдельные лица выражали открытую неприязнь, а один сплюнул и демонстративно повернулся к ней спиной. Большинство же смотрело тупо, безучастно, отчего сердце Анжелики болезненно сжималось.
— И все-таки мы были правы! — заявила она, заставляя Бурке и Каваи, державших ее под руки, шагать быстрее. — Их необходимо было освободить. В конце концов они привыкнут и снова станут радоваться жизни.
— Конечно, — мягко откликнулся Луговой Жаворонок.
— Пока они все в шоке, — заметил Каваи, — на что надо сделать скидку. Но со временем они будут благодарны нам за избавление от рабского ига.
— Ну, мне-то вряд ли, — уныло возразила мадам Гудериан. — Им есть за что меня ненавидеть. Сперва послала их в рабство, потом швырнула в пучину неопределенности, освободив от него. Их страдания тяжелым грузом лежат на моей совести. Если бы я не впустила их во «врата времени», трагедии не случилось бы.
— Человек всегда найдет повод для страданий, — заметил Бурке. — Взять хоть меня! Последний томагавк, с вашего позволения! После того как Великий Вождь перейдет в райские кущи, на свете не останется ни одного уаллауалла. Я собираю пресс-конференцию, распинаясь перед бледнолицыми свиньями: «Я больше не ступлю на тропу войны!» Янки со всей Галактики льют слезы у своих стереотелевизоров, умиляясь благородному жесту коренного индейца, юриста по образованию. А через несколько дней я получаю послание от совета вождей в Якимасе, в котором мне рекомендуют заседать у себя в суде и не разевать пасть!
— Все мы в жизни совершили немало ошибок, — поддержал его старик Каваи. — Но тебе, Анжелика, не в чем себя упрекнуть. Не будь этого почетного исхода — врат времени — мне бы осталось только проститься с жизнью. И то же самое можно сказать о большинстве изгнанников. Правда, на первых порах и здесь нелегко пришлось. Зато после побега я познал великую радость. Лишь на склоне лет понял, что счастье не в том, чтобы заботиться о своем благе, а в том, чтобы служить другим. Я не говорю, что поумнел, но благодаря тебе обрел настоящих друзей и покой души.
Мадам повесила голову.
— А моей душе не будет покоя до тех пор, пока я не пройду свой путь до конца. Рабство серых и серебряных должно быть уничтожено, необходимо раз и навсегда закрыть врата времени. Здесь, в Финии, мы положили начало всему, и пусть я умру, но дело будет завершено!
Она зашлась судорожным кашлем, лицо ее посинело.
— Черт! — сквозь зубы процедил Бурке и, подхватив ее на руки, быстро зашагал к полевому госпиталю.
— Отпусти меня, Жаворонок! Со мной все в порядке, — попыталась вырваться мадам.
Каваи, войдя под навес из пленки, отражающей солнечные лучи, указал им на смуглого человека с усталыми глазами; в руке у него был зажат стетоскоп.
— На стол! — приказал тот. Прослушав легкие мадам, он заключил: — Если вы и дальше будете к себе так относиться, то захлебнетесь собственной мокротой, слышите? Вы делали отхаркивающие упражнения, которые прописала вам Амери?
— Еще чего!
— О Аллах! Вы только послушайте эту женщину! — Он раздраженно почесал кожаный обруч, прикрывавший его кадык в том месте, где прежде был серый торквес. — Хоть бы вы ей втолковали, друзья! — Он приклеил ей на шею какой-то аппликатор. — Ну вот, аппликатор немного снимет спазмы. Но вашим легким требуется полный покой, вы поняли меня?
— Helas, Джафар, cheri! note 3 Я не могу бросить дело.
Невзирая на протесты врача, она слезла со стола и двинулась в обход больничных коек. Большинство пациентов госпиталя встречали ее приветливо. Одна беременная придворная дама схватила ее руку и поцеловала.
— Благослови вас Бог! — Женщина сотрясалась от рыданий. — Двенадцать лет… Двенадцать лет сплошного кошмара! Наконец-то все позади!
Мадам улыбнулась и мягко высвободила руку.
— Да, дитя мое, все позади. Ты свободна.
Note3
Увы… милый! (франц.)