Золотой треугольник
Шрифт:
Капитан решил сделать еще одну попытку. Симон жил в части дома, занимаемой прежде слугами.
Бельваль нашел его сидящим с потухшей трубкой в кресле у окна, из которого был виден сад. Комната была маленькая, меблированная весьма скудно, но очень чистая и светлая. Единственное, на что в ней можно было обратить внимание, был рисунок карандашом на стене за комодом в виде трех скрещивающихся линий, образующих треугольник. Середина треугольника была выложена сусальным золотом. Золотой треугольник! Но это нисколько не продвигало
Патриций направился прямо к старику и похлопал его по плечу.
— Симон!
Старик поднял голову, и капитану вдруг захотелось снять его темные очки, чтобы увидеть наконец глаза человека, знавшего так много.
Симон засмеялся.
«И это человек, любивший моего отца, — раздумывал Бельваль, — свято исполнявший его волю и оставшийся верным его завещанию, молившийся на его могиле и поклявшийся отомстить… Но разум покинул его…»
Он чувствовал, что его голос не пробуждает в несчастном никаких воспоминаний. Поэтому он взял чистый лист бумаги и написал: «Патриций и Коралия, 14 апреля 1895 года».
Старик посмотрел, покачал головой и захихикал. Капитан написал еще: «Арман Бельваль».
Эффект был тот же. Тогда Бельваль добавил: «Эссарец, полковник Факи» и, наконец, нарисовал треугольник, Симон продолжал смеяться.
Внезапно, когда Патриций написал «Бурнеф», смех оборвался. Это имя, казалось, оживило память помешанного. Он сделал попытку встать, но снова упал в кресло. Потом все-таки встал, надел шляпу и направился к двери. В сопровождении Бельваля он вышел из дома и направился к Сене. Старик шел точно во сне, но вполне уверенно. Они повернули на улицу Гренель и вышли на бульвар. Здесь Симон сделал знак остановиться.
Их скрывал киоск, и Симон вытянул шею, чтобы видеть, что происходит на другой стороне бульвара. Патриций тоже выглянул. В кафе на уличной террасе сидели несколько человек. В одном из них капитан узнал Бурнефа.
В этот момент Симон удалился, как человек, исполнивший то, что от него требовалось.
Бельваль отыскал глазами почтовую контору, вошел туда и позвонил Демальону.
Со времени убийства Эссареца следствие, которое вел Демальон, не очень продвинулось. Убежище Грегуара, правда обнаружили, но шкафы были пусты, а люди исчезли.
«Симон, — размышлял Патриций, ожидая Демальона, — видимо, хорошо был знаком с привычками сообщников Эссареца. Он знал, что в известный день и час они собираются в кафе, и вспомнил это, когда я написал имя Бурнефа».
Через несколько минут приехал Демальон с агентами. Окружив кафе, они быстро и без излишнего шума арестовали Бурнефа и его компанию. От неожиданности те даже не сопротивлялись. Троих Демальон распорядился отправить в префектуру, а Бурнефа привести в свой кабинет.
— Пойдемте, — сказал он капитану, — сейчас я допрошу его.
— Но госпожа Эссарец там одна, — возразил Бельваль.
— Она не
— Да, это верно. Но все же я бы хотел быть там. У меня душа неспокойна.
— Это займет совсем немного времени.
Однако очень скоро им пришлось убедиться в том, что Бурнеф не такой уж простой орешек. Показания давать он отказался, в ответ на угрозы лишь пожимая плечами.
— Бесполезно заставлять меня бояться… Я ровно ничем не рискую… Расстрелять? Глупости… Во Франции так легко не расстреливают, а я к тому же подданный нейтральной державы. Процесс…? Приговор…? Тюрьма…? И это невозможно… Я отлично понимаю, что дело Эссареца, убийство им Факи и Мустафы замяли вовсе не для того, чтобы снова все воскресить. Нет, я совершенно спокоен. Концентрационный лагерь — самое большое, что мне угрожает.
— Значит, — спросил Демальон, — вы решительно не желаете отвечать на вопросы?
— Конечно, не желаю. Я согласен на лагерь для пленных. Там я спокойно дождусь конца войны. Но прежде скажите мне, что вы знаете?
— Почти все!
— Тем хуже. Ценность моих показаний падает… Вы знаете о последней ночи Эссареца?
— Да, а также и о том, что вы получили четыре миллиона. Где они?
Бурнеф сжал кулаки.
— Украдены! — воскликнул он. — Мы попали в ловушку…
— Кто их взял?
— Некто Грегуар.
— Кто он такой?
— Человек Эссареца, как я потом узнал. Я знаю также и то, что он часто служил Эссарецу в качестве шофера.
— И помогал ему перевозить мешки с золотом из банка в его особняк?
— Да. И я теперь уверен, что этот Грегуар — женщина.
— Женщина?
— Да, его любовница… У меня есть доказательства… Но женщина сильная, как мужчина, и не отступающая ни перед чем.
— Вы знаете ее адрес?
— Нет.
— А место, где спрятано золото?
— Нет. Знаю только, что оно в саду или в доме на улице Раймон. Мои люди видели, как его туда привозили в течение целой недели. Они сторожили каждую ночь… Оно там.
— Вы ничего не знаете, что касается смерти Эссареца?
— Нет.
— Вы ничего не скрываете?
— К чему мне это делать?
— А это не ваших рук дело?
— Я так и знал, что нас заподозрят… Но, к счастью, у меня и моих друзей имеется алиби.
— И его можно проверить?
— Вполне.
— Ну что же… Значит, никаких других открытий?
— Нет… Но у меня в свою очередь имеется к вам вопрос, на который вы ответите, если захотите. Кто нас выдал? Для меня это очень важно… Никто не знал про наши встречи здесь, в кафе, кроме Эссареца. Но он умер. Кто же мог нас выдать?
— Это сделал Симон.
— Как! Симон Диодокис? Это невозможно!
— Да, Симон Диодокис, секретарь Эссареца.
— Ах, негодяй, дорого же он мне заплатит…
— Но почему вы говорите, что это невозможно?
— Почему… Потому что…
Он долго раздумывал, прежде чем ответить.