Золотой удар
Шрифт:
Зверев ухмыльнулся:
– Валяй! А жена не поругает?
– Не поругает, она у меня с пониманием к таким вещам относится. К тому же я, как и вы, только пивка.
Желудков достал из нагрудного кармана кожаный бумажник, вынул оттуда пятидесятирублевую купюру и направился к прилавку. Когда Петя вернулся к столу с двумя кружками пива, он снова сел и при этом уронил на пол две десятирублевые купюры и мелочь.
– Вот черт! – Желудков нагнулся и, подняв упавшие червонцы, положил их на стол и продолжил собирать монеты. – Хорошее тут пиво, только дорогое. Четырнадцать семьдесят за кружку.
Увидев лежавшие на столе десятки, Зверев взял одну из них и стал рассматривать. Желудков удивился:
– Что такое, товарищ майор? У вас что, с деньгами проблема? Так если хотите, я могу одолжить…
– Да нет, Петя, деньги у меня имеются… – Зверев задумался и посмотрел купюру на свет. Водяные знаки в виде пятиконечных звезд отчетливо просматривались. Зверев взял вторую банкноту и, проверив ее на подлинность, вернул владельцу. – Слушай, Желудь, а ты не хотел бы по старой памяти оказать мне небольшую услугу?
Желудков хлебнул из кружки и вытер пену с губ белой салфеткой.
– Разумеется, а что за услуга?
– Такая же, как и те, что ты мне раньше оказывал.
– Нужна информация? Спрашивайте, вот только я теперь в криминальных кругах не бываю, так что вряд ли чем смогу помочь. Старое жулье ваши кого пересажали, кого на тот свет отправили, а кто-то, как и я, перекрасился.
– И все же… – продолжил Зверев, сам не особо веря в то, что это приведет хоть к какому-нибудь результату; спрашивал скорее по привычке. – Ходит слушок, что в городе появился подпольный цех, в котором печатают фальшивые деньги. Печатают именно червонцы и сбывают по отработанным каналам.
Желудков засуетился, тоже посмотрел на свет только что полученные в качестве сдачи купюры.
– Вроде нормальные.
– Эти-то да, но я видел и другие – тоже червонцы не хуже этих, только без водяных знаков. Руководит теми, кто шлепает эти бумажки, некий Бубон. Слышал о таком?
Желудков глотнул из кружки и снова утер губы.
– Не слышал!
Зверев помотал головой.
– А про Мишу Анжуйца что-нибудь можешь сказать?
Желудков покачал головой.
– Про Анжуйца могу. Серьезный вор, матерый и в авторитете. Только он не из нашенских, не псковский. Он, я слышал, в столице дела делает.
– Точно, ну и… Кстати, почему его Анжуйцем зовут, знаешь?
– Потому что Миша Анжуец – француз!
– Француз? Ого!
– Ну да! Анжу – это местечко такое во Франции, так вот наш Миша из этого местечка и приехал, из этого самого Анжу. Потому и зовут его Анжуец, – уточнил Желудков.
– А настоящее имя у него есть?
– Мишель Вилар.
– Как интересно.
Зверев отодвинул в сторону тарелку с пельменями и подался вперед. Петя огляделся по сторонам и продолжил:
– Общался я тут недавно с одним старым корешем, так вот он с этим самым Анжуйцем в одном лагере срок отбывал.
– А кореша как зовут?
– Антоша Ананьев, кличка Хрящ.
– А найти его как?
Желудков развел руками.
– Откуда ж я знаю? Он вообще сказал, что из города валить хочет. Может, врет.
– Ясно, и что?
– Мы с ним давно уже общих дел не имеем, а тут встретились вдруг, поболтали вот так же за кружечкой и разошлись. Мне с такими, как Хрящ, больше дружбу водить не резон. Боже упаси…
– Он что же, тоже матерый?
– Блатной, да, а вот по поводу того, что матерый, я бы не сказал. Он под Горой Жутким когда-то ходил. Гора, тот посерьезнее будет. Он со своей кодлой в годы войны квартиры обносил…
– Погоди-ка. – Зверев наморщил лоб. – Это не тот ли Гора, который в сорок пятом продовольственный склад в Панино обчистил? Они там тогда еще и сторожа убили.
– Он самый и есть! Хорошо тогда они поживились, а потом их кто-то сдал. Гору и его дружков тогда надолго закрыли, Хрящ же отделался трешкой.
– Гора еще сидит? – уточнил Зверев.
– Этого я не знаю.
– Ладно, что еще по Хрящу? Говоришь, он с Анжуйцем срок отбывал? Ну и…
– Ну и, как грицца, дело было как-то так…
Глава четвертая
Карагандинский исправительно-трудовой лагерь (Казахская АССР), декабрь 1947 г.
В бараке пахло испражнениями, гнилью и хлоркой. Однако к этому запаху Хрящ уже привык, поэтому его эти запахи особо не тревожили. Его, как и всех прочих арестантов седьмого барака, где в большинстве своем отбывали срок заключенные, составляющие так называемую черную масть, волновало сейчас совсем другое. Полчаса назад или около того в казенное помещение вошел Стекотун – сухопарый и прыщавый арестант из Куйбышева, и сообщил, что вечерний этап, о котором в последнее время все только и говорили, прибыл два часа назад.
– Что насчет Баркаса? Он с ними? – сухим гнусавым голоском поинтересовался Метелица – мордатый заключенный из Оренбурга, бывший некогда смотрящим в Печорском ИТЛ.
Стрекотун пожал плечами.
– Точно неизвестно, но я слышал, как один из вертухаев с ухмылочкой скалился и говорил своему соседу что-то типа: «Ну все, теперь начнется…» Так что смекайте, что почем.
Василий Толмачев, он же Вася Баркас, в годы войны служил боцманом на торпедных катерах Черноморского флота. В сорок третьем был комиссован по ранению, вернулся в родную Тверь и устроился работать кладовщиком на местную продуктовую базу. Спустя полгода в порыве ревности зарубил топором любовницу и вступившегося за нее соседа, за что получил десять лет лагерей.
Первые два года Баркас отбывал срок под Норильском, где и встретился с несколькими своими соотечественниками – бывшими фронтовиками, согласившимися сотрудничать с администрацией зоны и ведущими кровавую войну с «законными» ворами. Присоединившись к «красной масти», или, как их иначе называли, «автоматчикам», Вася Баркас поспособствовал раскоронованию нескольких местных авторитетов, после чего после убийства прежнего лидера возглавил команду единомышленников и был отправлен руководством в своеобразное «турне» по разным зонам для наведения жути на так называемых честных арестантов. В тюремных кругах «автоматчиков», в первую очередь среди блатных, все чаще и чаще стали именовать суками. Витя Баркас был одним из самых значимых, в Карлаге это знали.