Золотой век
Шрифт:
— Что вы, Сергей Дмитрич, к чему это, встаньте. Я вас едва узнала в этом наряде… Да встаньте же.
— Я… я преклоняюсь перед вашей красотой.
— Оставьте комплименты… теперь не до того… Пойдемте в беседку и поговорим.
Беседка, в которую вошли княжна Наташа и Серебряков, была небольшая, совершенно круглая, в мавританском стиле, с низкими мягкими диванами и круглым столом посреди; маленькие круглые окна были почти у самого потолка, дверь у беседки была стеклянная с цветными стеклами.
От лунного света в беседке
— Садитесь и станем говорить… Скажите, вас беспрепятственно пропустили в наш сад? — садясь на диван и показывая место Серебрякову, спросила у него княжна.
— Меня никто не видал, я прошел незаметно.
— Это хорошо, что не видали вас наши люди, а то бы пошли пересуды.
— Если бы меня увидали, то не пустили бы. Ваш отец, княжна, наверное, отдал приказ не принимать меня.
— Не сердитесь на папу, Сергей Дмитриевич, он бывает вспыльчив и раздражителен.
— Князь Платон Алексевич жестоко меня оскорбил… ну, Бог с ним, он все же был моим благодетелем, и этого я не могу забыть… но не в том дело, княжна, нам необходимо поговорить, посоветоваться… наше положение ужасно: вы это наверное сами сознаете?
— Еще бы не сознавать… я мучаюсь…
— Надо подумать, княжна, как нам выйти из такого положения…
— Нам надо расстаться… как это ни тяжело, как ни больно, а надо… — с глубоким вздохом проговорила Наташа, опуская свою чудную головку.
— Что вы говорите, что говорите! — с ужасом воскликнул Серебряков.
Слова княжны ударили его как ножом в сердце.
— Да, да… Сергей Дмитриевич… я долго думала и пришла к тому заключению, что расстаться нам необходимо… постарайтесь меня забыть… вы… вы такой милый, добрый… полюбите другую… а меня предоставьте моей несчастной судьбе, — с глазами, полными слез, промолвила княжна-красавица.
— Княжна, неужели вы решились пожертвовать собой и выйти замуж за человека, которого вы не можете не только любить, но даже и уважать! — с горечью воскликнул Серебряков.
— Что делать, я должна подчиниться требованию своего отца…
— Ведь вы губите себя, подчиняясь его капризу… жить с немилым человеком это мученье, большое мученье. Подумали ли вы об этом?
— Видно, такая моя судьба… против своей судьбы не пойдешь… надо покориться, когда нет другого исхода.
— Есть еще исход, княжна, — после некоторой задумчивости произнес молодой гвардеец, переодетый в простой кафтан.
— Какой, скажите?
— Уедемте далеко, далеко, где нас не может найти людская злоба… повенчаемся.
— Как? тайком? без благословения отца? — испугавшись, тихо спросила княжна.
— Нас, княжна, сам Бог благословит!
— Нет, нет… это невозможно…
— Почему же?
— Без согласия папы… я не решусь…
— Стало быть, вы меня не любите? — в голосе Серебрякова прозвучал упрек, досада.
— Я… я не люблю вас!.. Грешно вам так говорить, Сергей Дмитрич.
— Простите, княжна, простите; горе мое так велико, что я не помню, что говорю, что делаю… вас у меня отнимают, разлучают навеки… Ведь от этого можно с ума сойти! — голосом, полным отчаяния, проговорил Серебряков.
— Не отчаивайтесь, Сергей Дмитриевич, я буду просить папу отложить мою свадьбу, хоть она и назначена через две недели… я стану умолять отложить, отсрочить.
— Ни ваши просьбы, ни мольбы не тронут сурового князя, вашего отца… Одно вам остается: тайком со мной повенчаться.
— Это невозможно, невозможно!
— Повторяю, княжна, наше счастье зависит от вас самих.
— Папа предложил мне на выбор: выйти замуж за графа Баратынского или идти в монастырь… в крайности я соглашусь на последнее… жить с постылым мужем несравненно хуже, чем жить в монастыре… Ну, прощайте, Сергей Дмитриевич, мне пора… того и гляди приедет папа, хватится меня… прощайте, надеюсь с вами еще завтра увидаться… Приходите в такую же пору сюда, в сад. Придете? У ворот вас будет дожидаться моя горничная Маша, она мне предана. Проговорив эти слова, красавица-княжна протянула свою маленькую ручку Сергею Серебрякову, которую он стал страстно целовать.
Княжна Наташа и Серебряков хотели выйти из беседки, как вдруг, в самых дверях, как из земли вырос перед ними камердинер князя Григорий Наумович; лицо у старика было мрачно, гневно, глаза из-под нависших седых бровей сердито смотрели на влюбленных.
При неожиданном появлении старого камердинера княжна побледнела, а Серебряков каким-то растерянным голосом проговорил:
— Григорий Наумыч…
— Да-с, господин офицер, я… Узнать изволили? А вот я в этом кафтане едва вас признал-с, — полунасмешливо, полузлобно проговорил старик.
Княжна Наташа и Серебряков, занятые разговором, не заметили, что за ними следил княжеский камердинер.
Как только княжна вышла из дома и направилась в сад, Григорий Наумович тайком последовал за ней; он следил за княжной, исполняя на то приказ князя Платона Алексеевича.
Старый князь, уезжая в усадьбу графа Баратынского, обратился к своему камердинеру с таким приказанием:
— Смотри, старик, в оба, я весь дом на тебя оставляю. Чтобы раз установленный мною порядок не был нарушен ничем, при мне ли, или в мое отсутствие… Ты понимаешь меня?
— Так точно, ваше сиятельство, понимаю-с, — с обычным, чуть не земным поклоном ответил камердинер.
— Ты мне за все ответчик, так и знай! А главное: в мое отсутствие смотри за княжной… Куда она, туда и ты, следом за ней… только так, чтобы она не знала, что за ней следят… Смотри, чтобы офицеришка не проник в мой дом и не свиделся бы с княжной. Впрочем, этого и быть не может.
Я строго дал приказ дворовым не допускать его не только ко мне в дом, но даже и до ворот моих… Мой приказ и всем дворовым повтори…