Золотой воин

Орлов Алекс

С этими словами он оставил свой меч под деревом и исчез в зарослях ив, а Питер стал снимать испорченную одежду. Теперь к нему возвращались боль и переживания из-за того, как в таком виде он покажется хозяевам.

Вскоре появился Корнелий. Он держал кожаное ведерко с речной водой и тот самый пучок сиваша.

– Жуй, – сказал он, подавая Питеру траву. – И подними руки, чтобы я промыл твои порезы на ребрах.

– Жжется, – пожаловался Питер.

– Пустяки.

Когда все порезы на

теле Питера были промыты, он с помощью Корнелия смазал их жеваной травой. Жжение значительно усилилось, но Питер знал, что теперь оно идет на пользу.

– Я мог бы сполоснуться и в реке.

– Раненому в реку нельзя. Быстрая вода отнимает силы.

– Что значит быстрая?

– Река, ручей, бурное море.

– А озеро?

– В озере можно и в спокойном море тоже – это даже на пользу, но недолго. Опускай руки, уже подсохло.

Питер опустил и увидел, что Корнелий держит свежую льняную пару – рубаху и штаны.

– Вот тебе обновка, но выглядит она такой же поношенной, как и твоя пропавшая одежка.

– Спасибо, Корнелий.

Когда он оделся, Корнелий разрешил присесть:

– Отдохни, касание стали обессиливает посильнее реки.

Они перешли под иву.

– Корнелий, я совсем ничего не чувствую. Все мои мысли испарились, ощущения пропали, я – пустой.

– Ты перешагнул через страх перед смертоносной сталью, а это дается нелегко.

Они помолчали. Питер пытался осознать свое новое состояние, а Корнелий ждал новых вопросов ученика.

– В настоящей сечи я бы долго не продержался. Будь рана посерьезнее, я бы спасовал.

– Даже при серьезных ранах настоящий воин не пасует. Слабость приходит только тогда, когда ты сам допускаешь ее. Мне известны случаи, когда мастер получал смертельную рану, но доводил поединок до победы.

– А потом умирал?

– Нет.

– Почему?

– Потому, что это не входило в его планы.

– Ты шутишь? – заулыбался Питер, но Корнелий не ответил.

Они помолчали еще немного.

– Как долго ты собираешься учить меня? Пока я не стану таким мастером, как ты?

– В ученье мастером не станешь. Мастером тебя сделает только твой путь воина, твой собственный жизненный опыт.

– Ну хорошо, а я смогу сбежать отсюда? Стать настолько сильным, чтобы одолеть Лусха или другого молокана?

Корнелий улыбнулся, как показалось Питеру, очень грустно.

– Придет время, и ты просто уйдешь. И никто не посмеет встать у тебя на пути.

– А почему не уходишь ты? Неужели тебе нравится жить с молоканами? – задал Питер вопрос о том, что давно волновало его.

– Я не могу уйти, я защитник семьи.

– Что это значит?

– Я защищаю эту семью молоканов. Между орками часто вспыхивают ссоры, драки, случаются нападения пиратов, туранских племен и зеленых орков из долин.

– И ты всех убиваешь?

– Не всегда это нужно. В межсемейных и межродовых спорах достаточно провести справедливый суд.

– И это тоже делаешь ты?

– Это работа любого защитника.

– Но... – Питер вздохнул. – Но, Корнелий, неужели тебе нравится жить среди молоканов? Ведь это же не люди, даже жулики в наших городах выглядят лучше приморских орков.

Корнелий снова улыбнулся и посмотрел на реку, где на мелководье резвились два кулика.

– В какой-то мере я такой же невольник, как и ты. Тебя удерживают силой, а меня моим прошлым злом.

Поняв, что говорит слишком сложно, Корнелий решил пояснить:

– Я пытался уйти несколько раз, но все мои дороги закрыты, я подхожу к первому перекрестку и не знаю, куда повернуть. У меня забрали память о моем прошлом.

– Кто?

– У приморских и горных орков есть свои колдуны, которые умеют привязать к семье невольника, которого невозможно удержать силой.

– Так ты заколдован?

– Что-то вроде этого. Я много лет убивал без меры: сначала был солдатом в армии прежнего императора, отца Рамбоссы, потом ушел в наемники, но мне все время казалось, что я должен достигнуть большего. Все закончилось в землях орков титулом «всадник Хиввы».

– Всадник Хиввы... – зачарованно повторил Питер.

– Я был страшнее самого кровожадного туранского князька, которые кичатся друг перед другом количеством отрубленных голов.

– И что же, теперь ты никогда не найдешь своих родных и свой дом?

– Дом? – Корнелий вздохнул. – Нет, едва ли я найду дом или каких-то родственников. Мне уже много лет, Хивва платила мне за верность молодостью.

– Сколько же ты живешь, Корнелий?

– Наверное, уже больше ста лет.

Он вздохнул и принялся чертить на песке какие-то фигуры.

– А ты говоришь – дом. Мой дом едва ли уцелел, но вот земля должна остаться, может быть, там такая же речка, холмы и лес. Ну, и самое главное – память. Если прежняя, ранняя память вернется ко мне, я стану другим человеком. Я увижу небо над головой и облака.

– А что ты видишь сейчас? – осторожно спросил Питер, невольно посмотрев на небо.

– Я вижу черные тучи, которые вот-вот обрушатся, и тогда мне себя уже никогда не вспомнить. Год назад мне было видение, будто я стою в центре лабиринта и не могу вспомнить, как из него выбраться. Долго стоял, а потом появился какой-то мальчик. Он подошел, молча взял меня за руку и повел по коридорам.

– И что потом?

– Потом я увидел солнце. А этот мальчик... Думаю, это был ты, Питер.

– Я?