Золотой выстрел
Шрифт:
Эти люди, крещеные боем, уже догадывались, что бригада морской пехоты в ближайшее время обречена на кастрацию и они уже не живут, а доживают последние дни. Потому что их, офицеров, которых не положили в Чечне, доломает, добьет собственное начальство, крушащее армию точечными ударами из далекой Москвы.
Капитан Мисюра сидел в дальнем углу стола в одиночестве, держа рукой уже вторую наполовину устаканенную бутылку. Товарищи знали о его стычке с бело-сине-красным комиссаром и не докучали капитану
Только в конце вечера, когда иссякло все, что можно было выпить, и все стали поглядывать на выход, к Мисюре подошел лейтенант Крылов.
— Может пойдем, Олег Борисович? Нам по пути…
— Все, Крылов, пойдем. — Мисюра пьяно ухмыльнулся и трахнул кулаком по столу. — В военные игры я больше не играю. Когда собаку не кормят, она начинает давить хозяйских кур. Думаю, пришло время сорваться с цепи и пустить в ход зубы. Терпел, как дурак, — баста! Теперь начну кусаться.
Они двинулись домой вместе. Мисюра по дороге продолжал рассуждать.
— Знаешь, Крылов, пока тебя служба не замордовала, вылезай-ка из армейской шкуры. Пусть нынешние хозяева жизни походят без нас с голым, неприкрытым задом.
— В смысле?
— А тебе он не ясен? Могу растолковать. Со времен Петра Первого те, кто в стране владели богатствами, считались первыми защитниками государства. Если был дворянином — изволь служить в армии. У нас эту обязанность сбросили на неимущих. На нас, дураков. А я таким себя считать уже не хочу. Наелся. Ты слыхал, что однажды графу Шувалову сказал Ломоносов, которого пригласили во дворец потешить гостей ученостью?
— Не-ет, — честно признался Крылов.
— Он сказал так: «Не токмо у стола знатных господ дураком быть не хочу, ниже у самого господа бога». Вот и я о себе такого же мнения.
Крылов окончил военное училище всего три года назад, но уже года два не связывал будущее с надеждами на продолжение военной карьеры. Правда то, что на нее решил плюнуть ротный — вояка и строевик — его удивило.
— Как же будете жить?
— Пойду в киллеры.
Мисюра произнес эти слова с той долей иронии, которая заставляет сомневаться в истинности ответа.
— На вас мало похоже.
— Почему? Сперва я служил в армии по убеждениям. Когда попал в Чечню, понял — меня там заставляли стрелять за деньги. И стрелял, поскольку платили. Только удивлялся, как солдаты не понимают, что на их крови и смертях кто-то круто богатеет. Теперь вот думаю, почему государство может покупать мое умение стрелять, а продать его частнику я боюсь?
— Круто вы, Олег Борисович.
— Да уж как умею.
— Если вы всерьез, то могу порекомендовать на выгодное хорошее дело.
— Будет хороший куш — порекомендуй. Буду рад.
Мисюра бросил слова по инерции, не придав им серьезного значения. Мало ли что можно брякнуть под горячую руку да еще с крепкого бодуна?
Однако разговор имел продолжение.
Два дня спустя субботним утром на квартиру к Мисюре зашел Крылов. Понизив голос, сказал:
— Олег Борисович, с вами желает потолковать Барсов. Артем Сергеевич. Вы его знаете?
— Слыхал, но лично не знаком.
Барсов в Океанке был человеком известным.
— С чего вдруг я ему понадобился?
— Даже и не знаю что сказать. Просил, и все.
Отвечая, Крылов выглядел слишком искренне. Было похоже, что он все же знал, о чем пойдет речь, но раскрывать чужой интерес не собирался.
Встреча состоялась в стороне от поселка в местах, куда местные жители выезжали на рыбалку. Двадцать минут Крылов гнал легкую моторку по глади широкой реки. У Красного мыса за перекатом направил суденышко к берегу.
Моторка подлетела к косе, сбросила ход, со скрипом ткнулась в песок носом и остановилась. Треск двигателя умолк.
На зеленом пригорке горел костер. Над огнем, приспособленный на треножнике, висел большой закопченный котел. Рыбаки готовили уху.
От костра поднялся и двинулся к причалившему суденышку большой крепкий мужчина — метр восемьдесят шесть ростом, сто двадцать — в обхвате груди, по меньшей мере девяносто пять на весах. Он шел походкой борца, выходившего на ковер перед схваткой: широко расставив руки и слегка косолапя.
Не доходя до моторки прогудел зычным голосом:
— Прошу к нашему шалашу. В самый раз под ушицу поспели.
Когда Мисюра выскочил на берег, подошедший протянул ему руку.
— Барсов. Будем знакомы.
Рука была крепкой, ладонь — огромной.
— Олег, — представился Мисюра. — А вы Андрей Сергеевич, верно?
— Точно. И давай сразу на ты… Без церемоний.
Барсов указал на бревно, лежавшее в стороне от костра.
— Пойдем туда, посидим. Пока ушица кипит, потолкуем немного.
Они прошли к кругляшу, большому, гладко обкатанному водой и выброшенному ей же на берег. Сели рядом.
— Закурим? — Барсов протянул Мисюре пачку сигарет «Кэмел».
— Спасибо, не балуюсь.
— Уважаю. — Барсов помолчал и вдруг спросил. — У вас в батальоне неприятности?
Вопрос прозвучал сочувственно, но Мисюра не терпел сострадания. Ему казалось, что оно унижает мужчину. Ответил с усмешкой.
— Нормально. Нас бьют, а мы крепчаем.
— Ну, положим, не все крепчают. Слабые даже стреляются.
— Имеете в виду лейтенанта Баглая? Так он еще был пацан, а его подряд носом в грязь. Все сразу обрушилось — служба, ушла жена. Хотя я на его месте не себя, а этого грузина шлепнул.