Золотой выстрел
Шрифт:
— Есть основания — другие сидят.
— Вся беда от того, что мы всегда глядим, как ведут себя другие. А правят бал те, кто действует сам по себе. Я перехожу в их разряд.
— Тогда самое время выпить. Ты не против?
— Ну, вопросик! Кто же о таком спрашивает? Наливай!
— Достойный ответ. — Барсов удовлетворенно хмыкнул. — По сколько примем?
Вопрос был ритуальным и требовал точно такого же ритуального ответа. Он был известен только посвященным. Мисюра сделал вид будто задумался.
— Давай так. По сто — мало. По двести — много. Нормально — два раза по сто пятьдесят.
— Истинно православная душа! — Барсов вынул из буфета бутылку. Разлил гремучую жидкость
Мисюра жахнул налитое ему не задумываясь, и тут же окаменел с открытым ртом: воистину свершилось чудо: в глотку вылился чистый, обжигающий спирт. Вот что значило время произнести заклинание!
Смачно выдохнув весь воздух, находившийся в легких, он запил проглоченное холодной водой из под крана. Вспомнил слова Ферапонта:
— Стомаха ради! Прошло, как по рельсам.
Куда глаже прошла вторая чарка.
— Сведения насчет транспорта точные?
Мисюра задал вопрос только сейчас, хотя он возник у него значительно раньше, при первом упоминании о золоте.
— Тебе может не понравиться, но мне б этом сообщил Рамаз Чхония.
— Ему можно доверять?
— Во всяком случае я доверяю. Мы с Рамазом знакомы лет двадцать, если не больше. Еще с советских времен. Я познакомился с ним в Кобулети. Отдыхал на море, встретились в ресторане. Слово за слово, рублями по столу — душа широкая, пошла гульба. Знаешь, как у грузин: если надо себя показать, то штаны продай, но гонор не урони. Правда, меня в тот раз ни перепить, ни деньгой перешибить Рамазу не удалось. Я его — уже готовенького — увез к себе в санаторий, как говорят выспал, опохмелил и утром проводил домой на такси. С тех пор мы схлестнулись. Он узнал что я дальневосточник. Сразу закинул удочку на шахер-махер. Интересовала икра. Я его свел с нужными людьми. И пошло дело. Еще раз скажу, что чужих баб он отсюда вывозить никогда не собирался. Для Светки Рамаз стал простым слоником. Она подсела на его хоботок и укатила в Россию. Уверен, там сделает Рамазу ручкой: «Гуд бай, май лав, гуд бай!» Не она, так он сам ей скажет: «Слезай, дэтка, с мине, ты уже приехал»…
— Ладно, оставим эту тему, — Мисюре не хотелось ворошить то, что уже нельзя было ни переиграть, ни исправить сочувствиями и соболезнованиями. — Вернемся к делу.
— Хорошо, это я так вспомнил, к слову. Что касается дела, то в последний приезд Чхония сказал: "Артем, мне предложили металл. Как я понимаю — твой. Потому, если скажешь не брать — не возьму. добавил с грузинской пылкостью: «Слово чести». Я спросил: много золота? Он ответил: сорок…
— Все ясно, можно не продолжать.
— Хорошо, — согласился Барсов. — Теперь о команде. Всего нас будет четверо. Я, Громак, Крылов и ты. При этом главная роль во всем твоя. Груз, который нужно взять, Бык не собирается отдать государству. Этот навар он предназначил себе. Добычу они повезут вертолетом. В машине будет всего двое: сам Бык и пилот Рогов, тот, который убил Дубова и покушался на меня. Оба заслуживают одного…
— Я понял. Моя задача?
— Опустить вертолет одним выстрелом. Максимум — двумя. Мы все работаем на тебя. Не стану говорит, что у тебя нет права на промах. Промахнуться может каждый и этого сделать не запретишь. Но тогда мы потянем пустышку, а Бык обретет новую силу…
— Сделаю.
Голос Мисюры прозвучал твердо. Он не сомневался, что сделает. Волна бунта, стихийно всколыхнувшегося в его душе приобретала силу волевого решения и оттого становилась грозной и действенной.
Принято считать, что революции связаны со всеобщим взрывом народного недовольства, которое влечет за собой слепое насилие, вооруженную борьбу, погромы, огромные жертвы — людские и материальные. Все это так. Но сам механизм возникновения революций находится в душах отдельных людей и начинается с их бунта против того, что их окружает, против порядков, с которыми они не могут примириться, против условий жизни, которые не согласны принять.
Бунт одиночек не страшен обществу и его проявлениями власти чаще всего пренебрегают. Подумаешь, какой-то псих решил осуществить самосожжение в приемной демократического президента страны. Да нехай горит! Газеты напишут, но читатели об этом забудут уже на следующий день. Однако как в любой цепной реакции, когда число бунтующих достигает некой критической массы, начинается революция. И сдержать ее уже невозможно. Она будет бушевать, пока сама не исчерпает внутренней энергии, которая ее питает.
Сколько человек в обществе в каждый момент ощущает силу бунта внутри себя, не может сказать никто.
Что может дать прибавление к их числу еще одного бунтаря, спрогнозировать никому не по силам…
Главная тяжесть подготовки операции легла на плечи Крылова — энергичного и настырного. Ему в первую очередь предстояло выяснить время, когда Быков собирается улететь в Тучар и когда будет возвращаться оттуда. Сделать это было не так-то просто. За грузом на прииск Тучар отправлялся вертолет, принадлежавший частной компании самого Быкова и его полеты никакими расписаниями не регламентировались. Единственным путем выяснить то, когда и куда сделаны заявки на полеты машины «Тучарзолото» было обращение в службу воздушного движения. Официальной справки о таких заявках постороннему там никто бы не дал, а обращение к чиновникам, которых прикармливал из своих рук Быков, вызвало бы подозрения. Поэтому Крылов предпочел другой ход — через женщину.
Из трех дам, работавших в авиационном учреждении на роль информатора больше всего подходила Надежда Рябая, работавшая сменным диспетчером местного аэропорта, незамужняя и весьма осведомленная. Показать ее Крылову вызвался Барсов.
Крылов не был бабником. В том смысле, что не бегал за каждой юбкой, даже если та едва прикрывала колени или оказывалась еще короче. Он оставался эстетом и предпочитал женщин видных, фигуристых, которые производили впечатление не макияжем и вызывающе модными тряпками, а формами, данными им природой. Поэтому, когда на его вопрос о фамилии той, к которой придется искать подходы, Барсов ответил: «Рябая», Крылов поморщился.
Фамилия — не знак качества, но своей неблагозвучностью даже о хорошем человеке может испортить впечатление.
— Рябая?!
Барсов не уловил в удивленном вопросе подтекста и спокойно подтвердил:
— Ага. Да вон она идет, гляди.
Крылов глянул и челюсть отвисла
На стройных ножках с пятиступенчатого крыльца конторы «Вертаэро», покачивая бедрами спускалась молодая женщина. Но не бедра потрясли эстета Крылова, а грудь, красиво обтянутая, белой прозрачной блузкой: закрытая целиком, она в то же время выглядела настолько рельефно, что одним своим видом вызывала легкое обалдение.
В принципе титька — творение природы, гениальное по простоте замысла и исполнения: мешочек для молока с одним соском как у козы. Правда, козье сооружение особой эстетикой не блещет.
Иное дело — женская грудь, которую высокая цивилизация создала и выпестовала путем долгого процесса естественного отбора.
Если исследовать вкусы европейских мужчин, то легко выяснится — красивая женская грудь — высокая, упругая, сильная — у большинства из них при одном взгляде на нее, пробуждает желание увидеть ее открытой, потрогать, помять, подержать в руках.