Золоту – жизнь, человеку – смерть
Шрифт:
– Тяжело и картину рисовать, когда нет вдохновения! Дайте мне его и я нарисую любого из вас.
Подошла студентка.
– А мне можно выиграть картину, я слышала, вы ее продаете за чистосердечный смех.
– Вам отдам за вашу милую улыбку.
Девушка рассмеялась, ее глаза широко открылись, улыбка проползла по лицу. И вдруг она помрачнела и тихо заплакала.
– Когда не доедаешь, разве смеяться будешь.
И она отбежала к своим подругам, стоявшим в стороне.
Сотник, заметив майора, громко сказал:
– Если нет покупателей, я ухожу домой.
– А вы, девушка, не желаете купить картину?
– Вы нечеловеческую цену просите за нее, господин художник.
Подруги ушли, а девушка стояла, вытирала слезы.
Сотник подошел к девушке, поднял ее спадающие на лоб волосы, взял у нее из рук платочек и вытер появившиеся слезы.
– Вам грустно и тяжело. Могу я чем-нибудь вам помочь?
По дороге шла женщина и кричала: «Последние свежие пироги, последние свежие пироги».
Сотник позвал женщину, взял пироги и дал девушке, потом громко сказал:
– Думал, покушаю в ночном клубе, а там сегодня обыск, ужин отменяется.
Майор посмотрел вокруг, кроме них никого не было. Сказанное сотником слово относится к нему.
Нужно предупредить Валерия Михайловича, чтобы не шел в ночной клуб.
Он выбежал из парка, остановил извозчика и поехал к клубу. В это время старший Зарев подъехал на своей лошади. Спрыгнув на подножку, он попросил кучера ехать к нему домой.
– Не волнуйтесь Валерий Михайлович и извините за бестактность, но думаю нам лучше выпить холодного вина и перекинуться картишками в домашнем кругу, чем в прокуренном клубе.
Жена старшего Зарева прибежала к его младшему брату взволнованная.
– Сергей Михайлович, у нас дома беда, твой брат ушел вечером в ночной клуб, а там был обыск, многих арестовали и увезли в тюрьму. Уже утро, а его нет дома. Быстрей, Сергей Михайлович, выручайте брата. У него при себе и денег-то много не было.
Только вышел полковник во двор с женой своего брата, а в это время подъезжает старший.
– Мне жена сказала, что ты меня ищешь с моим братцем, вот я и приехал сюда. А в ночном клубе я не был.
Жена подходит к мужу, целует.
– Это к лучшему, извините, Сергей Михайлович, нам пора домой.
Пришла первая весточка от сотника. «Неделю устраивались на новом месте, не было возможности послать весточку. Как освобожусь, приеду к вам сам. Свободного времени нет, отпускают рисовать и то только на час».
Майор ждал субботы. В субботу сотник должен прийти к нему со своей новой знакомой, с которой познакомился в парке.
Украинский разрешил Василию ходить рисовать пейзажи вместе с Ковалевским. В день встречи майора с сотником, Петр оставил сотника одного, пошел в магазин за покупками. Дома болела дочь, и жена попросила после работы принести продукты. Оставив Василия, он обошел магазины, и пошел на рынок. Возвращаясь с рынка с продуктами он не стал заходить к Василию, а забежал домой, отдал купленное жене и пошел за Василием.
Вот почему сотник при встрече с майором не смог поговорить, он ждал возвращения Ковалевского.
Поговорив с девушкой, он сказал ей, по каким дням рисует и что она может приходить к нему.
Петр одобрил знакомство Василия с девушкой, часто их оставлял одних, а сам уходил домой, час другой помогал по дому жене, ухаживавшей за больным ребеночком.
Майор известил Николая Романова об обстановке в городе и во всей России. Он писал: «В стране назревает голод, разруха, страна идет к гражданской войне. Поэтому прошу вас,ваше императорское Величество, дать разрешения на ваше освобождение из тюрьмы.
Временное правительство пало, к власти пришли большевики. В стране наступает разруха и голод. Останавливаются заводы и фабрики. Страна становится на путь гражданской войны. Настало время подумать о себе, когда ваша жизнь и жизнь вашей семьи в опасности. Если вы не убежите, то вас ожидает смерть. Вы лишились трона, но в скором времени вы лишитесь и жизни. Дайте согласие на ваше спасение. Вы говорили: «Каждый человек несет свой крест». Ваш крест – русская империя, во главе которой вы должны стоять. Нас мало, нас многие предали, но есть те, кто верны вам и Отечеству. Мы победим! Ваш преданный слуга Фуголь».
Император Николай II, прочитав письмо, подошел к печке и сжег его. Александра Федоровна молча смотрела на мужа. Царевна Мария сидела около брата, гладила его руку и говорила:
– Успокойся, царевич, врач сказал, что после этого лекарства боль утихнет.
– Надоело, царевна, сидеть в темнице. В Тобольске нас выпускали, мы могли ходить на прогулку, а здесь мы как в клетке, сидим в четырех стенах.
Мария посмотрела, как отец сжигает письмо, переданное сотником. Его лицо стало еще мрачнее, чем было, он хотел улыбнуться, но не смог.
Откровенность майора он ценил со времен его ареста, к нему приходили в тюрьму многие единомышленники. Многие говорили о скором его освобождении. Один только Фуголь это называл «чудом».
Он верил всем, майор со своим «чудом» оставался в стороне. Даже, когда пришел однажды Великий князь Николай Николаевич и говорил о майоре Фуголь, он с холодом отнесся к нему.
Майор с сотником хотели вначале спасти Марию и Анну, он и этому не поверил. И когда сотник на коленях упросил Аннушку сохранить свою жизнь для России, она вначале со смехом сказала:
– А для кого, сотник, вы меня спасаете, у вас есть прекрасная жена и чудесные дети.
– Для трона! – ответил он. – Кто-то из вас должен оставить потомство для России – русская империя возродится!
А сегодня майор еще раз через сотника предупреждает об опасности, он может потерять голову, это промедление будет стоить жизни его и его семьи.
Он молча ходил. Четыре шага в одну сторону, четыре в другую. Никто не нарушал тишину во время его обдумывания. Он уже свыкся с тем, что он уже не император, что он не повелевает, а иногда выполняет то, что ему говорят. Он привык за эти долгие месяцы часами молча сидеть у окна и ждать, когда позовут на обед, на ужин. Привык, что жена сама стирает ему, себе и детям. Император удивлялся, когда его жена ночью гладила его волосы и говорила: «А наш сынок спит спокойно, не вскрикивает и не разговаривает. Посмотри, как Мария сладко улыбается во сне!!! И с нами стали красноармейцы вежливо обращаться, может, и правда, мы скоро выйдем на свободу».