Золотые Антилы
Шрифт:
Разумеется, эти красноречивые воспоминания вполне укладывались в главную идею пропаганды Гейджа: взявшись описывать свои путешествия, он как нельзя лучше обнаруживал собственное богатство и злонравие миссионеров-католиков. Штука в том, что, поражая читателей разоблачительными рассказами о негодном священнике Миско и Пеолы, Гейдж разоблачал самого себя. Так Гейдж, не изменяя своему шутовскому амплуа, опять попался в ловушку собственного изготовления — немногие из его читателей готовы были высоко ставить человека, который, будучи священником, охотнее считал дукаты, чем христианские души.
Прослужив приходским священником почти семь лет и сменив еще две церкви в той же округе, Гейдж скопил наконец почти девять тысяч пиастров. Это была кругленькая сумма — свидетельство его бережливости и горячего желания снова увидеть Европу. Гейдж все еще сомневался, позволит ли ему архиепископ покинуть Гватемалу, а потому стал составлять план нового побега — в этом деле он уже приобрел немалую ловкость. Он понемногу распродавал имущество — книги, мебель, картины и всю домашнюю обстановку, которой обзавелся за годы жизни в Гватемале. Стараясь не привлекать внимания, он обратил большую часть капитала в жемчуг
Два происшествия, случившиеся при отъезде, доказывают, что Гейдж, в сущности, пал не так уж низко. Во-первых, негр-телохранитель отказался отпустить его в путь без охраны. Гейдж долго старался уговорить Микаэля Дальва остаться, однако «мавр» так привязался к своему господину, что твердо решил сопровождать Гейджа, пока тот благополучно не покинет Гватемалу. Во-вторых, благовоспитанность Гейджа и благодарность доминиканцам, предоставившим ему убежище, заставили его сочинить прощальное письмо к архиепископу с извинениями. В письме Гейдж просил архиепископа не судить его слишком строго за новый побег. Он писал, что давно решил вернуться в Европу и обращался за разрешением прямо в Рим. Более того, писал он, его побег, конечно, не нанесет ущерба доминиканской миссии в Гватемале — будет нетрудно найти на освободившееся место одного из говорящих на местном диалекте миссионеров. Оставаясь в своем репертуаре, «англо-американец» не смог удержаться от последней хитрости. Он вручил письмо Дальва с наставлением передать архиепископу через четыре дня после того, как он, Гейдж, покинет Гватемалу. Он изменил и дату письма, чтобы создать впечатление, будто он уехал позже, чем в действительности (таким образом он выигрывал время), и запутал след, притворившись, будто пишет из городка по дороге в Мехико. На деле же он бежал прямо в противоположном направлении, на юго-восток, вдоль хребта перешейка Центральной Америки в провинцию Никарагуа. Там Гейдж рассчитывал купить место на корабле, возвращающемся домой, в Европу. Так началась предпоследняя стадия его странствий по Новому Свету. Путь его оживляли, как писал издатель «Путешествия», различные происшествия и опасности, случившиеся в означенном путешествии.
Поначалу все шло довольно гладко. Гейдж и Дальва двигались с хорошей скоростью и к концу первого дня покрыли шестьдесят миль, оставив позади местность, где священник был знаком многим. Вскоре после того два путника нагнали вьючных мулов, отправленных Гейджем вперед, и экс-священник с облегчением убедился, что все его добро в целости и сохранности. Двигаясь форсированным маршем, они успели пересечь границу Никарагуа, когда о погоне еще и слуха не было. Но здесь Гейдж столкнулся с неожиданным препятствием. Он рассчитывал добраться до карибского побережья с никарагуанской флотилией — на одном из речных судов, ежегодно доставлявших груз кошенили, индиго, шкур и серебра к морю через озеро Никарагуа и Рио-Сан-Хуан. Но в том году прошел слух, что устье реки захвачено эскадрой голландских и английских каперов, поджидающих флотилию. Это донесение повергло никарагуанцев в панику, и губернатор в последний момент задержал отправку судов до более благоприятных обстоятельств. Гейдж, уже заплативший за проезд и даже закупивший дополнительный запас шоколада в дорогу, застрял на берегу. Ему, конечно, нельзя было задерживаться в Никарагуа, расположенном неуютно близко к Гватемале, потому что существовала вполне реальная опасность столкнуться с кем-нибудь знакомым по Миско или по гватемальскому монастырю. Гейджу уже пришлось натерпеться страху, когда в городок вдруг прибыл караван мулов из Гватемалы. Он просидел день и ночь в гостинице, не показывая носа, пока гватемальцы не покинули город. Этого испуга ему хватило, чтобы твердо решить оставить между собой и прежним домом возможно большее расстояние. Отправив назад щедро вознагражденного им за верность Дальву, Томас Гейдж сговорился с тремя испанцами, тоже застрявшими из-за задержки никарагуанской флотилии, и они вместе отправились на мулах дальше по перешейку, в Коста-Рику. Там они надеялись найти маленькое каботажное судно, которое доставило бы их в Пуэрто-Бельо (Портобело), самый восточный из портов, куда заходили корабли Индийского флота.
Путешествие в Коста-Рику было обычным делом. Оно сильно напоминало дорогу, по которой Гейдж двигался из Мексики, и ему почти нечего было записывать в своем дневнике, исключая разве что встречу с кайманом, или крокодилом. Животное разлеглось на вьючной тропе, и Гейдж со спутниками, приняв крокодила за упавшее бревно, спокойно проезжали мимо, когда, как он пишет, «мы вдруг узнали чешуйчатого каймана и увидели, как чудовище поднимается и бросается на нас. Мы поспешили прочь, он же, видя в ком-то из нас добычу своей алчности, бросился следом, и мы, поняв, что он может догнать нас, очень встревожились». Чтобы спастись, писал Гейдж, перепуганные путешественники заставили своих мулов скакать зигзагом, и этот маневр скоро оставил неуклюжего крокодила далеко позади, потому что «хотя по прямой он мчался быстрее мула, но… как слону, когда он лежит, трудно подняться, так и это чудовище тяжеловесно и неповоротливо, и ему трудно изгибаться и поворачиваться». Это один из редких случаев, когда Гейдж в своих заметках погрешил против истины.
Достигнув побережья Коста-Рики, Гейдж со спутниками принялись расспрашивать жителей рыбачьих поселков и в результате нашли капитана, который
Как оказалась, Гейдж был ограблен своего рода знаменитостью. Голландскими каперами командовала почти легендарная фигура — Диего Эль Мулато. Эль Мулато — наполовину негр, наполовину испанец — был колоритным головорезом, одним из прототипов ставшего популярным образа карибского буканьера. Он родился и вырос рабом в Гаване, и испанцы обходились с ним очень жестоко. После одной особенно жестокой порки Эль Мулато взбунтовался против хозяина и, поклявшись ему отомстить, пустился в море на крошечной лодчонке в надежде добраться до голландского капера, державшегося близ берегов. Успех этой рискованной затеи так восхитил голландских моряков, что его зачислили в команду, причем Эль Мулато очень скоро показал себя человеком больших способностей как в морском деле, так и в бою. Голландские власти, ценившие подобные таланты, со временем дали ему под команду корабль, и поговаривали даже, будто он женился на голландке. Однако главной страстью Эль Мулато оставалось мщение испанцам, и, получив собственный корабль, он взялся за исполнение вендетты с такой целеустремленностью, что скоро стал почти легендой. В 1633 году, за четыре года до встречи с Гейджем, он увенчал свою карьеру осадой и штурмом Кампече. Для этого предприятия он с еще более прославленным капитаном Пио де Пало по прозвищу Деревянная Нога собрали десять каперских кораблей. Их совместная операция стала предтечей золотых деньков карибских пиратов, когда «береговое братство» терроризировало Антилы.
В то время, когда с ним встретился Томас Гейдж, Эль Мулато занимался привычным ремеслом — везде и всюду не давал покоя торговым судам испанских колоний. Он, по всей вероятности, откололся от эскадры каперов, блокировавшей устье Рио-Сан-Хуан, и теперь, пользуясь самостоятельностью, крейсировал у берегов Коста-Рики, перехватывая всякое судно, имевшее глупость выйти из порта. Каботажное суденышко Гейджа оказалось неожиданно жирной добычей — ценности, которые вез с собой «англо-американец», редко попадались на таких жалких скорлупках. А непритязательный груз судна пополнил запас продовольствия пиратского корабля. Так что несчастное суденышко двадцать четыре часа простояло борт о борт с кораблем захватчиков, пока его обдирали до нитки. Каперы, по словам Гейджа, позарились даже на шкуры, сложив их в свой трюм до случая, когда им понадобятся новые сапоги и башмаки. Само собой, первым делом улетела заначка Гейджа. Несчастный путешественник лишился всего, кроме тысячи пиастров, зашитых в одеяло и в подкладку дублета. Гейдж чуть было не расстался и с одеялом, которое захватил один из матросов. Лишь обратившись прямо к Эль Мулато, он упросил не лишать бедного священника хотя бы постели. Галантный капитан приказал своим людям вернуть священнику одеяло, запасную одежду и книги.
Покончив с переносом груза, Эль Мулато пригласил пленников отобедать на борту. Его очень позабавила мысль угостить испанцев их же солониной и курятиной. Гейдж, упрямо пытаясь спасти хоть что-то, воспользовался случаем отозвать капитана в сторонку и поведал, что он — англичанин, сбежавший из испанских колоний и пробирающийся на родину. По такому случаю, заметил Гейдж, поскольку между Англией и Голландией теперь мир, было бы справедливо, если бы каперы вернули утраченные им семь тысяч пиастров или хотя бы позволили ему остаться у них на корабле до возвращения в Европу. К его огорчению, просьбы пропали втуне. Диего Эль Мулато не поверил удивительной истории отступника-священника и к тому же, как он сказал Гейджу, не желал иметь на борту свидетеля, который погубит всех своим доносом, если голландцы попадутся испанскому патрульному кораблю.
Так невесело закончилось знакомство Гейджа с карибскими каперами — отчаянной публикой, чья приобретшая широкую известность деятельность скоро добавила новых красок мифу о Золотых Антилах. В ушах у возвратившихся на свой корабль моряков и пассажиров еще звенела язвительная благодарность голландцев, а капер отчалил, оставив маленькое испанское суденышко возвращаться в тот самый порт, с которым Гейдж столь радостно распрощался два дня назад. По возвращении в Коста-Рику Гейджу и его испанским попутчикам пришлось хуже, чем прежде. Они остались более или менее без гроша и без надежды найти другой корабль до Пуэрто-Бельо, пока Диего Эль Мулато, держась у побережья, не выпускал суда из гаваней. Но Гейдж не сдавался. Одна из наиболее привлекательных черт этого человека — стойкость перед лицом превосходящего противника. Со свойственным ему упорством он набросал план, позволявший не только вернуть потерянное состояние, но заодно и оказаться в Европе. Ему пришлось довериться спутникам — умолчав, правда, о тысяче пиастров, запрятанных среди багажа. Он предложил вчетвером вернуться через весь перешеек к Тихоокеанскому побережью. Там они постараются поймать другое каботажное судно, идущее на юг, к Панаме. Потом от города Панама они на мулах доберутся через узкую часть перешейка к Пуэрто-Бельо и наконец-то встретятся с Серебряным флотом. Чтобы собрать средства на дорогу, Гейдж предложил обратить себе на пользу пережитые несчастья и, действуя в согласии, распустить жалостливые рассказы о своих бедствиях, которые возбудят всеобщее сочувствие. Тогда по дороге все станут им помогать.