Золотые кони
Шрифт:
— Понял ли ты значение этой сказки? — спросил меня Дивиак. — Сначала кажется, что это история о несчастной любви. На самом деле она рассказывает о полетах души, которая терпит неудачу, затем снова обретает свободу. Она выражает в простой форме наше представление о переселении духов…
Народ в своих песнях и преданиях придает таким историям бытовой оттенок, в его памяти хранятся все их подробности. Я уверен, что твоя кормилица или слуги рассказывали тебе историю о блестящей мухе, которая была когда-то женщиной и вновь ею стала.
Для меня эта сказка имеет особенный смысл. Этена в чем-то напоминает мне Шиомарру, мою лесную принцессу, такую же изменчивую и доверчивую, которая под воздействием
Однако любил ли я Шиомарру так же сильно, как возлюбленный Этены свою принцессу? Наша любовь была не только печальной, но прежде всего неравной. С моей стороны, конечно. Все было решено, я сделал выбор. Но то полное согласие, которое вызывает на губах любящих мужчины и женщины добрые улыбки, заставляет их раскрыть друг перед другом доверчивые сердца, между нами не могло установиться. Мы оба задыхались от волнения, тела наши тянулись друг к другу, но между нами лежала пропасть лжи. Чем сильнее я погружался в волны страсти, тем все более невозможно мне было во всем признаться. Центурион Тит Юлиус Браккат камнем лежал на судьбе Бойорикса, не давал ему воспользоваться неожиданным счастьем. Как только мне удавалось забыться на короткое время, какое-нибудь слово или событие безжалостно возвращало меня к воспоминаниям. Наконец меня охватила ярость. Чтобы зачеркнуть свое презренное прошлое, я был готов даже совершить убийство. Это доказал случай с лже-Комиосом. В последний раз представился мне случай сделать выбор в пользу Рима.
Меня не было в Верховном Доме, когда туда привели Комиоса. Он выдавал себя за уроженца Нарбонии, моего друга, сотоварища по оружию. По этой причине Гобаннито после того, как помог ему бежать из тюрьмы вергобрета, направил его в Эпониак. Гобаннито ничего не знал ни о белом олене, ни о моей роли в жизни города. Шиомарра, узнав о появлении моего друга, приказала немедленно принять его. Я не знаю, каковы были расхождения между его рассказом и моими измышлениями о детстве. Когда я вернулся, она сама сообщила мне о прибытии «нарбонца». Сказала, что из уважения ко мне велела поселить чужеземца в Верховном Доме, поручив его размещение Оскро.
— Ты погрустнел? Ты не рад видеть своего старого друга?
— У меня много друзей, ты же знаешь.
— Он рассказал мне о твоих родителях, вашем доме на Черной горе. Почему ты не сказал мне, что так знатен? Твой друг признался, что стены в твоем доме были вытесаны из камня, который называется мрамор.
Она старалась говорить с улыбкой, но в глазах ее светилась тревога, почти гнев, они были прикованы к моему лицу, пронзительные и безжалостные.
После полудня я смог остаться с Комиосом один на один. Кивнув на мои длинные усы и отросшие волосы, он ухмыльнулся:
— Ты и впрямь похож на галла, Браккат!
Увидев удивление на моем лице, он поспешил рассказать о себе:
— Не пытайся меня вспомнить, старина. Мое имя Фурний, меня многие не любят за пронырливость, но зато я на хорошем счету у Цезаря, твоего кузена, как шпион, вот уж десять лет как я мотаюсь из Рима в Галлию и обратно. Я говорю на их языке лучше, чем на родном. И все же мне пришлось потрудиться, прежде чем я разыскал тебя. Без этого подлеца Гобаннито я кончил бы жизнь на дне Луары с камнем на шее. Скажи, это правда, что вергобрет не поддерживает врагов Рима? Он хочет понравиться императору, не так ли? Но этот Гобаннито все ему портит, как я убедился. Но хватит о нем, ему недолго осталось гадить, клянусь богами!.. Ты не слишком разговорчив… Советую продолжать в том же духе. Нельзя доверять никому… Я слышал о тебе, и довольно часто, когда вел свои делишки в Риме. Ты помогал Крассу, защищал его клиентов… Кстати, их дружба с Цезарем кончилась. Точно говорю. Старый Красе в последнее время уже не раз получал приглашения на ужин к императору. Ему стало этого мало, и он решил добиваться военной славы. Представляешь! Никого нет в Риме богаче его, но ему все мало! Он собрался на войну, а сам не может и часа продержаться в седле. Сенат его не поддержал…
— Зачем ты послан в Галлию? Кто тебя отправил, Цезарь?
— Он. Подумай только, великий Цезарь беспокоился о тебе, о своем дорогом родственнике и друге: он сказал мне, что центурион Тит Юлиус Браккат послан в Галлию с целью как можно скорее доставить ему сведения. Он боится, не случилось ли с тобой несчастье. Он недоумевал по поводу твоего молчания и послал меня тебе на подмогу. Я повторил весь твой путь, добрался до андского лагеря, где имел удовольствие познакомиться с легатом седьмого легиона. Кстати, он очень сокрушался, когда ты пропал, и уже мысленно похоронил тебя. Но, слава богам, я нашел тебя целым и невредимым и надеюсь, тебе есть, что передать Цезарю. Но скажи, почему ты не отослал своего верного Котуса обратно в лагерь? Разве это не было предусмотрено?
— Я счел, что для лучшего исполнения моей миссии полезно остаться здесь еще на один срок. Я имею на это право по договоренности с Цезарем.
— Я не собираюсь мешать этому. Но почему все же ты не отправил Котуса?
— Ты не знаешь, как трудно нам здесь приходится. Мы только на вид свободны. За нами наблюдают.
— Ты собираешься и меня задержать здесь из осторожности? Но мне необходимо возвращаться.
— Сегодня?
— У меня есть приказ вернуться в Равенну к Цезарю как можно скорее.
— А у меня есть приказ выполнить свою миссию. Цезарь дал мне полную свободу действий. И я запрещаю тебе мешать мне.
— Я не спорю с тобой, центурион. Если ты настаиваешь, я останусь здесь еще на пару дней. Но потом ты должен придумать для меня способ сбежать отсюда, чтобы на тебя не легло подозрение. Клянусь Меркурием! Ты не довольствуешься малым!.. Но воспользуемся нашим уединением и поговорим о деле. Скажи, эти арбатилы представляют какую-нибудь силу?..
Я не мог не передать хотя бы незначительные сведения. И я стал выдавать их, но не полностью и искаженными. Попутно я думал о том, что у Цезаря будет возможность угадать, кто скрывается за ударом, который его ожидает. Наша беседа была такой продолжительной, что королева послала за нами, чтобы пригласить на ужин.
— Я вижу, — сказала она мне, — что вы восстановили добрые отношения.
Я видел, как хитрые глаза Оскро скользили по краю его миски. Наконец он не выдержал.
— Это правда, — спросил он, — что ваш нарбонский народ настолько мал, что каждый соплеменник там близко знает другого? Сколько же вас, если не считать ваших римлян?
В течение всего ужина он вставлял подобные замечания и беспрерывно подливал вина в чашу Комиоса-Фурния. Потом увел к себе. Методы его не отличались фантазией.
На другой день Комиос сказал мне:
— Этот болван хотел поймать меня. Он отвел меня в свою комнату. Кстати, могу порекомендовать его служанку, она красива… У него припасена в тайнике амфора с вином доброй выдержки! Мы выпили его столько, что я уже долго вообще не испытаю жажды. Но не тревожься, из меня таким способом ничего не выжмешь. В тавернах мне частенько приходится… Я нес всякую чепуху.
— Прими мои похвалы.
— Но ты не рассказал мне ничего о том, что венеды присылали послов в Эпониак. Они назначили тебя военачальником? Неплохо. Но почему ты скрыл это?..