Золотые мили
Шрифт:
— А как же! Водоразборная колонка на площади, — подал голос Дэн.
Все расхохотались.
— Виноват, я и забыл про колонку, Дэн, — ласково поддержал Том растерявшегося мальчика. — В Южной Африке владельцы рудников выделили пятьдесят тысяч фунтов на постройку санатория и дают ежегодно пять тысяч на его содержание. А у нас, даром что горные компании получают самые большие в мире прибыли, хозяева ровным счетом ничего не сделали для рабочих. Чарли О'Рейли говорит, что такой паршивой дыры, как Золотая Миля, он нигде не встречал, а уж он-то на своем веку повидал достаточно. Пора, говорит он, заставить горную промышленность послужить и народу.
— Браво, браво, мой мальчик, настоящая речь, — сухо заметил Моррис.
Том понял, что хотел оказать отец: он-де говорил сейчас, точно уличный оратор.
— Это совсем не речь, отец, — сказал он. — Одни только факты. И я передал их так, как я их понимаю.
— Говори всегда то, что думаешь и что чувствуешь, Томми, и никогда не ошибешься, — горячо поддержал его Динни.
— Мы с отцом гордимся, что ты так хорошо во всем разбираешься, сынок, — вмешалась в разговор Салли, желая защитить Тома и показать Моррису, что нельзя с такой иронией относиться к сыну. — Меня всегда удивляло, сколько героизма в повседневном труде рудокопа. А теперь, когда ты — один из них, их невзгоды — это и мои невзгоды.
— Да уж, быть рудокопом не шутка, тут нужна выдержка, и еще какая, — провозгласил Динни и, чтобы вернуть всем хорошее расположение духа, пустился в пространное повествование: — Боб Гиллеспи рассказывал мне на днях, что один из директоров их компании, мистер Филпотс, вздумал осмотреть шахту, и Боб отправился с ним вместо проводника. И натерпелся же страху этот мистер Филпотс! Как осенний лист дрожал, вцепился в Боба, так что и не оторвешь. Понадобилось им спуститься в гезенк. Боб и говорит:
«Поставьте левую ногу в бадью, мистер».
А Филпотс: «Н-не могу!»
Потом — только поставил, а бадья возьми да и перевернись; мистер Филпотс опять как вцепится в Боба. Тогда Боб надел на него предохранительный пояс и осторожно спустил вниз. До чего же, говорит Боб, он жалостно смотрел на меня, когда спускался. Ну прямо как ягненок, которого собираются резать.
Боб даже крикнул ему сверху: «Все в порядке! Отличный гезенк, правда, мистер?»
Ребята рассказывали потом, что, когда Филпотс спускался вниз, бадья под ним крутилась, что твоя карусель, и сам он чуть не отдал богу душу.
Он потом сказал Бобу, что никогда больше не полезет в шахту.
Над рассказом Динни, по обыкновению, дружно посмеялись, а Моррис, как бы желая загладить свою бестактность перед Томом, уныло заметил:
— Я лично не виню его. Я сам струхнул, когда первый раз спускался в шахту, которую мы заложили в Кулгарди. Помнишь, Динни?
— Еще бы не помнить! — усмехнулся Динни. — На тебе, Моррис, просто лица не было, побелел как полотно — уж можете не сомневаться. И все-таки потом каждое утро спускался в шахту как миленький. Вот это я и называю выдержкой. А ведь есть парни, которые вообще не знают, что такое страх. Черт-те что вытворяют. Верно, Том?
— Еще как верно, — сказал Том. — Есть у нас сдельщики, которые на все идут, лишь бы выгнать побольше: сами задыхаться будут, а машине не дадут стоять. Им бы только побольше заработать, пока есть возможность, а потом поскорее убраться с рудника.
— А есть дураки, которые как работали в старину, так и продолжают работать, — добавил Динни. — Не хотят, к примеру, пользоваться предохранительными обоймами — и все тут. Боб на днях мне рассказывал, как он работал в одном гезенке с Пэдди Флином и его напарником Фэттом Дэхиллом. Пэдди ведь почти что слепой: конца запального шнура и то не видит, а позволь ему — так полезет в самый дым через десять минут после отпалки. Боб рассказывает, в какую он однажды попал с ним переделку.
Как-то запалил Пэдди восемнадцать шнуров. Стою я, говорит Боб, в гезенке и жду, когда он постучит или дернет за веревку. Все приготовил, натянул канат, жду, жду… Никак не дождусь… Даже ноги начали дрожать. Чертовски неприятно такое ожидание. Слышу, Пэдди стучит — тащи, мол. Только он ступил на платформу, раздался первый взрыв…
Не досчитались мы тогда трех взрывов, и Пэдди стал рваться вниз: надо, мол, взглянуть, что там случилось. В гезенке полно дыму, а Пэдди твердит свое: «Не могли они отказать».
«Не пущу я тебя», — говорит Боб.
Но он все равно спустился, и столько там было дыму, что Пэдди даже видно не было. Только фонарик подмигивал красным глазком.
На этот раз недолго пришлось Бобу ждать. Пэдди тут же потянул за веревку. Боб тащит и чувствует, что веревка дергается у него в руках. Вытащил, а Пэдди так и вывалился из бадьи, бледный как смерть и весь мокрехонек. Оказывается, пока он добрался до забоя, у него закружилась голова. Схватил он ведро с водой и вылил на себя — этим и спасся. А не то ни в жизнь не добраться бы ему до бадьи и не дернуть за веревку.
— Старый дуралей! — пробормотал Том.
— И напарник у него не лучше, — продолжал Динни, — хоть и помоложе и вроде бы должен быть посмекалистее. А ведь через несколько дней после того случая Бобу пришлось вытаскивать Фэтти Дэхилла. И вот какая с ним приключилась напасть.
Чувствую, говорит Боб, что веревка так и ходит ходуном у меня в руках. Тяну осторожно, потихоньку, чтобы он не упал, а он фута за четыре до платформы возьми и вывались из бадьи.
«Эй, держись за канат!» — крикнул ему Боб, а сам скорей вниз по лестнице — туда, где повис Фэтти, чтобы накинуть на него веревку.
Ей-богу, говорит Боб, если б Фэтти свалился на дно, от него бы только мокрое место осталось. Счастье его, что он, бедняга, как-то случайно ногой за бадью зацепился. Вытащили они его благополучно, и чуть он пришел в себя, как Пэдди на него накинулся и давай орать:
«Ты что, спятил, дурак ты этакий? Цирк тут устраивать вздумал — смотри, какой акробат выискался! Не нашел другого места гимнастикой заниматься! Где у тебя голова-то была? Выпустил веревку, остолоп, и рот разинул, будто это поможет. Мне вот седьмой десяток пошел, а я сроду таких штук не выкидывал».