Золотые пески Шейсары. Трилогия
Шрифт:
Однако Ивар в это время продолжал:
– Благодаря ходатайству ректора королевской Вечерней академии сьера Рейнара Реса наказание было изменено на семь ударов Молчания, которые он нанесет сьере Вейер лично, как ответственный за ее проступок!
Толпа что-то вновь загалдела.
В этот момент Арлин перестала улавливать суть произносимого министром. Сперва она обрадовалась, что ударов стало более чем вполовину меньше, а затем нахмурилась, недоуменно взглянув на Рейнара. Что значит “удары Молчания”?
Еще больше
– Если во время исполнения наказания хоть один звук сорвется с губ сьеры Вейер, в тот же миг она умрет!
Толпа вновь одобрительно загалдела, а у Арлин помутилось перед глазами.
Она повернула голову в сторону дракайна, который молча, стиснув зубы, привязывал ее к столбу.
“Одно слово, скажи хоть одно слово!” – крутилось на губах феи, когда она смотрела на него, но мужчина не произнес ни звука.
Когда ее руки были крепко зафиксированы на столбе, он осторожно, почти ласково развязал завязки на ее платье сзади и молчаливо приготовился к чему-то.
Сердце бешено колотилось в горле феи.
Ей было страшно. До одури страшно. И только стоящий рядом Рейнар, казалось, удерживал ее в сознании. А именно – его взгляд, который словно что-то хотел ей сказать, только она не понимала, что именно.
В этот момент паладин поднес к фее огромный цветок. Растение продолжало тихо петь, позвякивая своими внутренними колокольчиками где-то на грани слышимости.
К цветку приблизился крайне довольный Ивар. В руках он держал прозрачный кувшин с какой-то зеленоватой жидкостью внутри. Взглянув на фею своими черными углями глаз, он улыбнулся и медленно вылил часть жидкости из кувшина прямо на цветок.
Роза Сирена затихла в тот же миг, как первые капли впитались в землю. И эта тишина неожиданно показалась фее оглушительной, неправильной.
В следующий миг, налив новую порцию жидкости в прозрачный бокал, он громко продекламировал, словно выступал в театре, а не находился сейчас на Рыбной площади, посреди толпы:
– Зелье “Молчание смерти”! Оно связывает голос с магией, превращая любой произнесенный звук в колдовской взрыв! Роза Сирена молчит, потому что знает – стоит ей вновь начать петь, как ее разорвет на части!
Кровь отлила от лица Арлин, губы затряслись.
Теперь ей вдруг стал ясен смысл этого странного наказания и вообще всего происходящего. Как только она выпьет “Молчание смерти”, то любой произнесенный звук для нее будет означать мгновенную гибель.
Но зачем Рейнар это сделал? Зачем заменил двадцать ударов плетью на семь, но с такими условиями? Ведь если она вскрикнет хоть раз, то на этом все – конец!
Двадцать ударов она, может, смогла бы и выдержать. Кричала бы, лишилась бы сознания, спина превратилась бы кровавое месиво, но сама Арлин осталась бы жива! А теперь… как можно не издать ни звука во время ударов Черной лозы, когда весь хвост этой плети покрыт мелкими крючочками, буквально сдирающими плоть?..
Она в ужасе взглянула на ректора академии, но снова натолкнулась на его странный, сосредоточенный взгляд, в котором сквозило что-то непонятное.
Только Арлин уже не становилось от этого легче.
В этот момент Ивар протянул ей бокал, желая собственноручно напоить фею, но Рейнар перехватил его руку. Забрал бокал у стиснувшего челюсти министра и медленно поднес к губам Арлин, не прекращая смотреть в ее глаза. Словно это могло чем-то помочь.
Однако именно этот жест дал фее понять, что другого выхода нет.
Несколько мгновений она смотрела на Рейнара в ответ, силясь не разреветься. А затем жидкость все же коснулась ее губ, полилась по горлу, обжигая, въедаясь, превращая ее голос в ее же смерть.
Бокал опустел, и в тот же миг раздалось:
– Приступайте! – это Ивар воскликнул с такой радостью, словно и впрямь получал удовольствие от всего происходящего.
Собственно, вероятно, так оно и было.
И толпа как по мановению руки затихла.
Прохладный воздух холодил обнаженную спину Арлин.
Рейнар уже скрылся с ее глаз, и теперь с его исчезновением с каждой секундой ожидания удара внутри феи словно что-то натягивалось. Напряжение росло стремительно и болезненно, сердце стучало все громче и дыхание перехватывало спазмами.
А затем раздался тонкий свист хлыста.
Вспышка боли разрезала сознание Арлин, пройдя по телу жгучей судорогой. Она стиснула челюсти, не в силах сдерживаться – слезы хлынули из глаз сами собой.
Хотелось разрыдаться в голос, но фея знала, что это было равносильно тому, что она сама подпишет себе смертный приговор.
Она не могла даже всхлипнуть…
За первым ударом последовал еще один, и Арлин почувствовала, как горящую от боли спину щекочет что-то. Вероятно – ее собственная кровь.
Третий удар оказался настолько чудовищным, что зубы феи начали стучать, а из груди рвался крик, который она едва удерживала в себе плотно сжатыми губами.
Слезы уже текли, не переставая, а, стоило опустить взгляд, как становилось видно, что доски эшафота залиты липким багрянцем.
Впрочем, судя по тому, что Арлин уже ощущала себя одним сплошным сгустком боли, крови должно было оказаться больше.
После четвертого удара осталось еще три. Неужели Арлин думала, что сумеет выдержать двадцать таких? Плеть, которая опускалась на ее кожу, рассекая ее не хуже лезвия, была необычной. Теперь фея поняла, почему самых отъявленных разбойников наказывали именно таким образом – ее хвост с мельчайшими зазубринами легко сдирал кожу. Эта плеть создавалась лишь с одной целью – убить преступника, а не просто причинить ему боль.