Золотые россыпи (Чекисты в Париже)
Шрифт:
— С удовольствием. Но я вам не помешаю? Может, вы кого-нибудь ждёте?
— О, нет! Бог с вами! То есть… Нет, абсолютно, как можно… Вот здесь, в уголке. Простите… Пальто снять не желаете?
— Нет, я на минутку. Только выпью чашку кофе, согреюсь и пойду. Что за туман! Но, с другой стороны, я люблю такую погоду. Всё становится таким таинственным, загадочным. Вы не согласны?
Гунявый согласен — совершенно, без малейших колебаний. И заказывает гарсону кофе для Леси, а себе ещё рюмку ликёра.
Нет, сегодня он не такой уж робкий. Глаза почему-то сияют,
— А вы, правда, никого не ждёте?
Гунявый прямо вскидывается.
— Да слово даю, никого! Да, Господи! Да вот только что был тут со мною господин Свистун, тянул на Большие Бульвары в какое-то кино. Так я отказался. Он даже рассердился.
О Соне ни слова!
— Он, кажется, часто сердится на вас?
Гунявый добродушно улыбается, собрав вокруг носа смешливые холмики.
— Часто. Он — сердитый. Маленькие люди часто бывают очень сердитыми.
— Но вы же с ним в хороших отношениях?
— В наилучших! Замечательный человек. Необыкновенный.
Леся удивлённо смотрит на Гунявого: серьёзно или шутит? Улыбки нет, глаза радостно-удивлённые, а смешливые холмики шевелятся.
— Правда, правда! Это человек, который никого и ничего не боится. Вы понимаете? Человек, для которого все люди — как этот бесплотный туман, он проходит сквозь них без всяких колебаний. Кто бы ни был! Вы видели, каким он бывает иногда важным? Удивительно! Я просто немею перед ним, как перед мистической загадкой.
Леся осторожно вставляет:
— Мне он кажется чуть-чуть… нахальным.
Гунявый радостно-удивлённо подхватывает:
— Колоссально, феноменально нахален! Вы не можете даже представить размеров этого нахальства. Способен вести диспут с самым большим учёным-астрономом, прочитав популярную брошюрку по астрономии, а может, и не прочитав.
Леся вставляет ещё осторожнее:
— Кроме того, он мне кажется несколько… эгоистичным.
Гунявый снисходительно прикусывает улыбку.
— Вы обижаете его, Ольга Ивановна, этим «несколько». Большего эгоиста я не встречал за всю свою жизнь. Я знал многих преступников (был же когда-то адвокатом). Они щенки рядом с ним в смысле жестокости, тупости и отсутствия каких бы то ни было представлений о чужом страдании. За небольшой гонорар он способен на любое преступление. Лишь бы, конечно, безопасное для него.
Леся смотрит не понимая.
— Вы серьёзно?
Гунявый улыбается.
— Абсолютно.
— И вы считаете, что он замечательный человек?
— Да. Считаю.
— Разве мало таких?
— Очень мало.
Гунявый странно, как-то мягко и радостно смотрит на Лесю добрыми глазами, и холмики у него так мило морщатся, будто он рассказывает о нежной, трогательной идиллии, приключившейся с ним сегодня.
— Вы шутите? Правда?
— Ничуть. Только я не сказал ещё об одной его черте: что бы он ни сделал (а сделал он на своём веку немало больших и малых пакостей!), он ни за один свой поступок не испытывает ни раскаяния, ни стыда, ни досады — ничего. Да, бывают
Леся опускает глаза и начинает быстро мешать в чашке ложечкой, чтобы удержаться от вопроса: «В таком случае, что же это за отношения между вами?!"
Гунявый выпивает остатки ликёра и кивает гарсону, показывая на пустую рюмку.
Леся замечает, что и сегодня глаза у него скорее добрые, чем удивлённые. Значит, и нынче он пьян? Так вот откуда такая смелость и разговорчивость!
— Ну, да бог с ним, с этим феноменом! Простите, пожалуйста, Ольга Ивановна, что я угощаю вас таким разговором. Я страшно рад, знаете ли. страшно рад, что туман загнал вас в это кафе. Готов поверить в мистические силы. Без их помощи так редко доводится встречаться наедине с хорошим человеком. А особенно…
Гунявый останавливается, словно колеблясь, говорить или нет. И, отважившись, тихо и взволнованно добавляет:
— …а особенно, если хочется поделиться какой-нибудь своей радостью.
И вовсе уже смело, тихо и сияюще смотрит ей в глаза, явно ожидая расспросов.
У Леси неизвестно почему начинает сильно биться сердце. Но она радостно-сочувственно распахивает фиолетовые глаза и весело восклицает:
— Правда?! Какая это редкость и как приятно видеть людей, желающих поделиться радостью. Это произошло сегодня (неужели нашёл своего компаньона и хочет рассказать? Сошёл с ума?)?
Гунявый проводит рукой по лицу и задерживает её на глазах, как будто что-то ослепило его. Потом медленно снимает руку и снова на мгновение вскидывает на неё взгляд — странный, полный влажного волнения. (Действительно, радость. Она хлещет из его глаз!)
— Нет, это произошло не сегодня…
(Голос стал тусклым, охрип от волнения — вынужден прокашляться.)
— …уже давно. Только сегодня… какой-то особый день. Туман этот, что ли? Или такой здесь уютный уголок? Смотрите, на улице уже темно.
Гарсон ставит перед Гунявым рюмку с ликёром. Гунявый отпивает половину, быстро вытирает губы и усы платком. И вдруг испуганно придерживает платок у кармана.
— Но вы же куда-то торопитесь?
Леся живо и успокаивающе качает головой.
— Нет, нет! Абсолютно никуда. Здесь, в этом кафе, и правда, так уютно и тихо, как редко бывает в парижских кофейнях. И уголок, действительно, такой милый. Я охотно не стану выбираться из него как можно дольше — там ведь туман и слякоть. Так что можете и капельки не волноваться.