Золотые яблоки Солнца
Шрифт:
– Ты меня видишь? – спросила Сеси.
– Часть тебя здесь, Энн, а другая – нет. – Том осторожно развернул ее, его лицо посуровело.
– Да.
– Почему ты пошла со мной?
– Я не хотела идти, – отвечала Энн.
– Тогда зачем?
– Что-то меня заставило.
– Что?
– Я не знаю. – Энн, казалось, вот-вот разрыдается.
– Ну-ну, тише, тише, – нашептывала Сеси. – Тише, вот так. Танцуй, кружись!
Они шептались, взмывая и падая, шуршало платье в темной зале, они кружились, ведомые музыкой.
– Но ты все-таки пошла, – сказал Том.
– Я пошла, – ответила Сеси.
– Идем. – И он, танцуя, повел ее к дверям, тихонько уводя из залы, прочь от музыки, прочь от людей.
Они забрались на козлы повозки и сели рядом.
– Энн. – Весь дрожа, он взял ее руки в свои. – Энн. – Но ее имя он произнес так, словно оно было чужим. Он все всматривался в ее бледное лицо, и ее глаза вновь открылись.
– Знаешь, я ведь любил тебя когда-то, – сказал он.
– Знаю.
– Но ты всегда была такой капризной, а я не хотел страдать.
– Тем лучше, мы еще так молоды, – отвечала Энн.
– Нет, я хотела попросить прощения, – сказала Сеси.
– Ты сейчас о чем? – Том отпустил ее руки, напрягся.
Ночь была теплой, их окутывал мерцающий пар, поднимавшийся от земли, и свежим было дыхание листьев, что трепетали на деревьях.
– Не знаю, – сказала Энн.
– А я знаю, – сказала Сеси. – Ты высокий, ты самый красивый мужчина в целом свете! Этот вечер прекрасен, я навсегда запомню его, потому что была с тобой.
Она протянула чужую холодную руку к его противящейся руке и крепко стиснула ее, чтобы согреть.
– Но, – Том поморгал, – ты сегодня сама не своя. Сперва говоришь одно, затем совсем другое. Я хотел потанцевать с тобой сегодня, как раньше. Я ни о чем таком не думал, когда тебя пригласил. А когда мы стояли у колодца, увидел, что в тебе что-то изменилось. Ты стала совсем другой. Ты изменилась, стала нежнее, стала… – Он пытался подобрать слова. – Не знаю, как сказать. Ты выглядела иначе. Твой голос изменился. И я понял, что снова тебя полюбил.
– Не ее, – сказала Сеси. – Меня, меня!
– Меня пугает эта любовь, – признался он. – Ты снова причинишь мне боль.
– Может быть, – сказала Энн.
«Нет-нет, я полюблю тебя всем сердцем! – подумала Сеси. – Скажи ему, Энн, скажи за меня. Скажи, что полюбишь его всем сердцем!»
Энн промолчала.
Том осторожно придвинулся к ней, приподняв ее подбородок.
– Я уезжаю. Нашел работу в сотне миль отсюда. Ты будешь скучать без меня?
– Да, – ответили Энн и Сеси.
– Могу я тогда поцеловать тебя на прощание?
– Да, – поспешно согласилась Сеси.
Его губы прижались к чужим губам. Дрожа, он поцеловал их.
Энн замерла, будто бледная статуя.
– Энн! – сказала Сеси. – Протяни руки, обними его!
Но в свете луны та сидела неподвижно, как резная деревянная кукла.
Он снова поцеловал ее в губы.
– Я люблю тебя, – шепнула Сеси. – Я здесь, это меня ты увидел в ее глазах, меня, и я буду любить тебя, даже если она никогда не полюбит.
Он отодвинулся, измученный, будто пробежал много миль. Сел рядом.
– Не понимаю, в чем дело. На миг мне показалось, что…
– Что? – спросила Сеси.
– Показалось, что… – Он закрыл глаза руками. – Неважно. Отвезти тебя домой?
– Пожалуйста, – попросила Энн Лири.
Он цокнул лошади, устало дернув поводьями, и повозка покатилась прочь.
Было одиннадцать, и повозка катилась в лунной, все еще ранней ночи, шелестя колесами; хлопали вожжи, мимо проплывали блестящие луга и поля сладкого клевера.
А Сеси, глядя на поля и луга, думала: «Это стоит того, можно все отдать ради того, чтобы быть с ним отныне и навсегда». И ей вновь послышались слабые голоса родителей: «Берегись. Ты же не хочешь потерять свой волшебный дар, выйдя замуж за простого смертного? Берегись. Ты же не хочешь этого?»
«Да, да, – подумала Сеси, – я бы хотела этого, прямо сейчас, лишь бы только он стал моим. Тогда мне не нужно будет больше скитаться весенними ночами, не нужно будет вселяться в птиц, собак, кошек и лис, и я буду с ним. Только с ним, с ним одним.
Дорога неслась под колесами и что-то шептала.
– Том, – наконец сказала Энн.
– Что? – Он холодно смотрел на дорогу, на лошадь, деревья, небо и звезды.
– Если ты когда-нибудь, когда угодно, окажешься в Грин-Тауне, в Иллинойсе, за несколько миль отсюда, сделаешь кое-что для меня?
– Может быть.
– Сможешь навестить там одну мою подругу? – запинаясь, смущенно проговорила Энн Лири.
– Зачем?
– Она хорошая. Я тебе про нее рассказывала. Я дам тебе ее адрес. Сейчас, подожди.
Когда телега остановилась у ее фермы, она достала из сумочки клочок бумаги и карандаш и в лунном свете что-то нацарапала на коленке.
– Вот, держи. Сумеешь разобрать?
Он взглянул на бумагу, растерянно кивнул.
– Сеси Эллиотт, Уиллоу-стрит, 12, Грин-Таун, Иллинойс, – прочел он.
– Навестишь ее как-нибудь? – спросила Энн.
– Как-нибудь, – ответил он.
– Обещаешь?
– Как это связано с тобой и мной? – яростно вскричал он. – Зачем мне какие-то имена и бумажки?