Золушка 2020
Шрифт:
Я не стал воровать картинку. Там остались еще пустые места, куда очень просились листики клубники и недопитый бокал вина, я целую ее, снимая одновременно на Никон, мы в постели и в душе. И… Мари одна утром. Потому что…
Потому что я не умею прощаться и совсем не знаю, что сказать ей, когда проснется. Спасибо?
Нет.
Было круто?
Это же очевидно.
Спасибо. Было круто. Как-нибудь повторим?
Она мне врежет за такое.
Вздохнув, я сфотографировал на телефон ее комикс, а потом взял ручку и написал в самой последней пустой клетке: «Я не умею прощаться».
Старался,
Я прижал листок Никоном. У Мари останутся фотографии. Я был абсолютно уверен, что только у нее. Меня подмывало включить компьютер, перебросить кадры с фотоаппарата и отпечатать несколько штук. Но себе я доверял меньше, чем Мари. Потеряю, все всплывет. Доказывай потом.
Я оделся и сел на диван. На дорожку. Осматривая гостиную, я снова и снова запоминал малейшие детали и все, что здесь говорил, слышал, так остро чувствовал. Беззвучный вызов зажёг экран телефона.
— Алло, — ответил я шёпотом.
— Андрей Дмитриевич, самолет будет готов через два часа. Вам лучше поторопиться, если хотите еще заехать в съемную квартиру за вещами, — отрапортовал начальник охраны.
— Да. Спасибо. Я спускаюсь.
Встав с дивана, я прошел к спальне, но остановился у открытой двери. Мари спала. Такая красивая, растрёпанная, юная, свежая. Она была для меня, как глоток свежего воздуха, как оазис в пустыне. Идеальна и безрассудна. У нас все могло быть иначе, если бы я не был Романовым. Ей не нужна моя жизнь. Она не сможет при дворе. Простая девчонка, сбежавшая в нормальность от богатства. Я не имею права заманивать ее в золотую клетку снова.
Я последний раз взглянул на нее. Безумно хотелось поцеловать, но сдержался. Ушел.
Потом была машина, квартира, снова дорога до аэропорта. Частный самолет и хмурая Стефания ждали меня вместе с командой пилотов. Несколько часов в небе, и вот я уже с корабля на бал. Вернее на аудиенцию к его Величеству Дмитрию Второму.
Мои шаги звучали звонким эхом, отскакивая от стен коридора Зимнего Дворца, официальной резиденции Романовых. Многие имения за последние сто лет были превращены в музеи или шикарные гостиницы, но Зимний всегда оставался символом и оплотом царской власти, самодержавия в России. Именно здесь большую часть времени проводил мой отец. Именно здесь я родился и вырос. Именно здесь меня чаще всего отчитывали и наставляли.
Я вошел в кабинет и с прискорбием обнаружил, что отче ждал меня в компании мамы. Тонкий ход. Мы могли много чего сказать друг другу один на один, но в присутствии царицы отец никогда не позволял себе быть резким. Он, разумеется, не боялся своей жены и не находился под ее влиянием, но наше воспитание не позволяло расстраивать любимых женщин. Отец любил маму. Я — тоже. Таким образом, мы оба становились заложниками ее доброго расположения.
Царица Анастасия сидела в кресле мужа,
Не здороваясь, отец смерил меня взглядом.
— У меня только один вопрос, Андрей, — проговорил отче.
— Ну… — я ухмыльнулся и лихо заломил бровь.
— Кто она?
О, нет, па. Этого ты никогда не узнаешь.
Мари
Я проснулась от стука в дверь. Воспоминания о ночи окатили вместо ведра холодной воды.
— Андрей, — позвала я.
Ответа не последовало. Кто-то настойчиво колотил снаружи. Я встала с кровати, натягивая джинсы и майку. По пути к двери поняла, что Андрея в квартире нет. Ушел.
— Мари, Мари, — вопил Джо за дверью.
Я поспешила открыть.
— Ты чего орешь? — спросила я вместо приветствия.
— Хвала небесам.
Приятель обнял так крепко, что я пискнула. Непонятно, в честь чего столько шума и радости. Пришлось попросить пощады. Джо нехотя отпустил меня.
— Ты чего?
— Элли сказала, что тебя ограбили и убили. Телефоны не отвечают, и ты ей не перезвонила. Уже обед, она едет домой и просила проверить.
— Да все в порядке, — соврала я. — Зачем меня проверять, интересно? Почему именно ты, а не она сама?
— Она боится трупов. Сама не хочет в квартиру заходить, пока не убедится.
Джо сам уже понял масштаб нелепости, в которую его втянула сумасшедшая блондинка. Мы захохотали, а потом он безапелляционно заявил:
— Спускайся, угощу тебя завтраком.
Приятель ушел, понося Элли последними словами. Я стояла у закрытой двери, вспоминая все, что было ночью, принимая горькую радость, бабочек, которые порхали в животе и слезы, наворачивающиеся на глаза.
Он ушел. Так и должно быть.
Ноги сами понесли меня к столу, в котором лежали рисунки. Nikon придавливал листок.
Я не умею прощаться.
Боже, ну и почерк.
Я взяла карандаш и заполнила пустые клетки. Сквозь глупую улыбку текли слезы. Не рыдания, а просто выход эмоций. Я плакала не от горя. Только от радости. От счастья, что была с ним. Самым странным и восхитительным парнем в моей жизни.
Я потянулась к камере, но она безнадежно разрядилась. Зарядник я посеяла сто лет назад. Наверно, лет через двадцать куплю новый и осмелюсь взглянуть на кадры, что хранятся в памяти древнего фотоаппарата. Но не сегодня. Я положила рисунок и камеру обратно в ящик. Ящик имени Андрея Романова. Не тратя времени на макияж, я умылась, накинула куртку и поспешила в пиццерию.
Элли уже была там. Она повисла у меня на шее и раз сто повторила:
— Жива! Ты жива! Какое счастье. Я так волновалась.
Я даже злиться на нее не могла, только смеялась как дурочка, стараясь снова не разреветься. Хорошо, что Джо быстренько отвлек от сантиментов вкуснейшим супом по фирменному рецепту бабушки. Пока я его ела, Элли забрасывала меня подробностями вчерашней тусовки. Главным героем ее рассказа оказался не Андрей, а Костя. Ну и дела.
На стене что-то пел телевизор, был включен MTV. Я бездумно глазела в экран, кивая Элли на автомате. А перед глазами стояло совсем другое.