Золушка вне правил
Шрифт:
Шкатулка была почти доверху заполнена драгоценными украшениями - жемчужные бусы, литые золотые парные браслеты с алмазной насечкой, кольца с камнями, некоторые явно напоминали уральские изумруды, одно кольцо блеснуло радужным светом - бриллиант! Цепочка с крестиком православным, с различными подвесками. Колье, опять же с изумрудами. И поверх всей горки украшений лежала узкая диадема с небольшими изумрудами по сторонам от крупного каплевидного камня-подвески.
Судя по горевшим алчным блеском глазами мачехи и дочек, этой шкатулки они не видели ранее. Госпожа Хильда резко произнесла:
– Эти драгоценности дарил мой супруг своей первой жене, и они являются собственностью
Нотариус заглянул в свои бумаги и прочел последний пункт завещания.
– Эти драгоценности являются собственностью моей покойной супруги, госпожи Анны Рюминой, и, согласно ее воле, должны быть переданы нашей дочери, Маргарите Елене Анхелике в собственность и не входить в состав ее приданого. Госпожа Елена, можете забрать принадлежащее вам.
Я стояла, прижимая ларец к груди, и понимала - с этим мне точно в этом доме не жить. Не отберут (а я и не отдам!), так пришибут до конца. Мачеха, вдруг вспомнив, сказала:
– Там диадема, она даже не баронская! Ленни не сможет её носить никогда! Не по статусу!
Нотариус пожал плечами - Госпожа Рюмина до замужества была княжной и имела право на такую диадему. Да, Ленни носить ее не сможет, но иметь ее у себя ничто ей не мешает.
Пока шла эта перепалка, я шустро метнулась наверх, в небольшой шкаф, в самый дальний уголок поставила шкатулку, сверху завалив ее тряпьем служанки. Закрыла шкаф на ключ, осмотрелась. Вроде бы других дверей не видно. Заперла и комнату и, бесстыдно задрав юбки платья, привязала оба ключа на верёвочку от панталон. Вот, теперь, как говаривали в незабвенном фильме "Бриллиантовая рука" - Гипс можно снять с неподвижного тела… так и с меня эти ключи. Ведь все эти цацки, кроме непосредственно украшательства, являются ещё и деньгами. А для меня это может быть важным.
И молодец неизвестная мне мать Ленни, что обговорила тот момент, что драгоценности не могут быть приданым, а только личной собственностью.
Глава 4
Глава 4
Только я успела вернуться в гостиную, как объявили о прибытии барона Нойфеля. И вот открылись двери, и в гостиную важно прошествовал лысоватый дедок, невысокого роста, в лиловом камзоле, с жабо, подпирающим щеки и подбородок. Камзол был расстегнут, давая нам возможность полюбоваться златотканым жилетом, плотно обтягивающим изрядное пузцо. Коричневые штаны-кюлоты тоже не оставляли простора для воображения, демонстрируя воочию все достоинства фигуры жениха. Ниже кюлот шли белые чулки на неожиданно тощих икрах. Туфли с огромными пряжками. Какая-то гротескная фигура в целом выходила.
Красно-лиловый нездоровый румянец на щеках говорил о любителе пожрать, выпить и явном клиенте инсульта со временем. Неожиданно небольшие глазки сверкнули таким сладострастием при взгляде на меня, что мне невольно захотелось посмотреть на себя ещё раз. На что тут дед польстился? Ни кожи, ни рожи. Хотя, рожа - то ещё есть, но ни кожи, ни фигуры в наличии не имеется. Особенно фигуры.
Из всей церемонии бракосочетания запомнила только перечисление имён и титулов жениха - Дитер Аксель Петер фон Тиммер, барон Нойфель. О как! Свадебный ужин для узкого круга лиц я тоже запомнила плохо. Присутствовали собственно молодые, то есть я и барон, мачеха с дочерями, нотариус и пастор. Барон не местный, у него не было знакомых, которых можно пригласить, а уж какие могли быть подруги у Ленни.
Мачеха же не сочла нужным порадовать общественность замужеством падчерицы. Тем более, после сегодняшнего афронта с драгоценностями. Взгляды, которые она бросала на меня, были весьма далеки от доброты и нежности. Незадолго до окончания ужина мне вдруг неожиданно и сильно захотелось спать, да так, что даже "молодой" супруг, наклоняясь ко мне, прошептал:
– Вы, должно быть, устали, душа моя! Идите отдыхать, я вскоре к вам присоединюсь!
Ага, вот это "присоединюсь" хотелось бы оттянуть подольше. Немного взбодрила меня очередная ванна, но пока меня готовила ко сну Ульрика, расчесывала волосы, я опять начала дремать. Неожиданно Уля сказала каким-то дрожащим голосом.
– Вот воля ваша, верить или нет, да только сейчас на кухне услыхала, как кухарка говорила, а ей кучер господина барона сказал, будто вы у барона шестая жена будете! Две-то в молодости были, одна в родах померла, ещё одна от болотной лихорадки скончалась. А только в последние лет восемь-девять барон уже женился три раза. И все на таких вот совсем молоденьких. Одна жена померла вскоре после свадьбы невесть от чего, одну ещё в реке нашли, утопла, стало быть. А третья гуляла по крепостной стене, да покачнулась неловко и упала вниз на камни. А вы четвертая. Ой, как-то нехорошо это!
Сон вроде пропал, но глаза упорно закрывались. А не опоили ли меня? Тут желающих, оказывается, много! Ульрика обрядила меня в длинную свободную ночную рубашку белого цвета и такой же белый нелепый чепец на голову. Восхитительно! Теперь только привидением работать. Ульрика ушла, а я осталась нервничать.
Чтобы прогнать сонливость, я подоткнула подол рубахи повыше, связала его узлом на боку и принялась маршировать по комнате босиком. Сначала маршировала молча, помогало мало. Затем стала распевать бодрые песни. Пела громко и фальшиво то, что помнила кусками, неизвестно откуда. Пела "По долинам и по взгорьям", пела про Щорса, типа "голова обвязана, кровь на рукаве". Они как-то тоже не очень действовали, а вот "Взвейтесь кострами, синие ночи!" зашло хорошо. Я маршировала, и сонливость постепенно прошла. Присела отдохнуть на край кровати, давно на парадах не была, однако.
Пока я раздумывала, в стене, возле большого шкафа раздался какой-то скрежет, и там открылась ранее незамеченная мной дверь, сливавшаяся с тканевыми обоями. И в комнату вошёл мой молодой супруг. Уморительный колпак на голове прикрывал лысинку, а сам муженёк был одет в нечто, наподобие женского пеньюара, распахивающегося спереди. А в руках этот супермачо держал плётку! Это ещё что за садо-мазо? Этого я не заказывала! И совсем ничего не заказывала.
От неожиданности я замерла, открыв рот и округлив глаза. Барон явно был рад такой реакции и рявкнул:
– На колени и проси прощения!
– И для убедительности хлопнул плёткой рядом со мной по кровати. Я взвизгнула и подскочила. Барон довольно засмеялся и распахнул свой пеньюар. А там... Наступила моя очередь хохотать. Может, для молоденькой девочки это и было нечто страшное и непонятное, но не для меня! За свою жизнь видала я и поинтереснее, чем сморщенный синий стручок, безвольно болтающийся внизу толстенького пузца, между кривоватых ножек.
Я хохотала, не в силах остановиться и тыкала пальцем на причинное место. Дед побагровел, поднял плеть. Ну, уж нет, нашел овцу! Шесть лет занятий на различных курсах самообороны не прошли даром и даже в этом хлипком тельце кое-что могем! Лёгкий финт рукой - ногой и плётка у меня в руках. Я хлопнула ей рядышком с дедом, по спинке кровати и ласково предложила.