Золушки из трактира на площади
Шрифт:
– Что это? – с любопытством спросила Бруни, принимая подарок. – Украшение?
Григо неожиданно рассмеялся.
– Ну… можно сказать и так. Открывай, девонька, открывай!
В бархатной тряпице был завернут странный вогнутый камень, шириной с женскую ладонь. Потемневший от времени, зеленовато-бронзовый и тяжелый. Бруни рассматривала его с удивлением, но подвоха от господина Турмалина не ожидала. Не тот человек, чтобы шутить глупые шутки!
– Огонь, – улыбнулся Григо, когда она подняла на него недоумевающий взгляд. – Поднеси его к огню!
Матушка осторожно сняла свечу
– О Индари! – воскликнула она. – Господин Григо, неужели это то, о чем я думаю?!
– А о чем ты думаешь, дитя? – усмехнулся Турмалин.
Камень грел ладони живым теплом, но не обжигал, а, наоборот, придавал бодрость и силу.
– О чешуе дракона! – прошептала Матушка, завороженно наблюдая за игрой золота и света под поверхностью камня. – Отец рассказывал сказки об этих существах, полных мудрости и древней магии. О драконах – синих, как океан, зеленых, как леса, желтых, как пески, о драконах мороза и огня и драконах, наполненных сиянием солнца! Но…
Она с сожалением скрыла свет под тряпицей и протянула подарок Турмалину.
– Я не могу его принять, господин Григо, потому что не знаю никого, кто владел бы чешуей дракона, – так они редки! Подобные вещи просто так не отдают. Раз она была у вас, значит, вам и должна принадлежать!
Старик смотрел на нее, яростно дымя трубкой. Помолчав, вытащил мундштук изо рта:
– Сила волшебных вещей, моя дорогая Брунгильда, сохраняется лишь при проявлении к ним доброй воли. Мне этот предмет больше не нужен – мое время истекает, и я скоро покину бренный мир. А тебе – пригодится! В народе ходит поверье, что чешуя дракона приносит удачу, дарует владельцу здоровье и счастье!
– Вот именно! – воскликнула Матушка и, порывисто схватив его руку, покрытую взбухшими венами, сжала ее со всей силой, на которую была способна. – Она поможет вам, господин Турмалин! Даже если это лишь сплетни, вы всегда можете продать чешую и безбедно прожить остаток дней!
Григо бережно поцеловал ее в лоб, и Бруни ощутила, как камень вновь лег ей в ладонь.
– Будь счастлива, девонька! – сказал Григо и поднялся. – Сегодня ты устроила праздник моему желудку и фейерверк моему сердцу, но я устал от острых ощущений, а вы, молодежь, можете веселиться всю ночь! Потому я покидаю вас. До завтра, Матушка!
Он церемонно поклонился сидящим за столом, аккуратно обошел танцующие пары и вышел на улицу.
Матушка держала подарок в руках и думала о том, как бы не заплакать. Жизнь вовсе не проста и не добра, но иногда сводит с такими людьми, за которых хочется ее благодарить.
Время перевалило далеко за полночь. Музыкальный свиток временами принимался крякать и шипеть, однако это вовсе не мешало парам без устали кружиться в танцах. Чета Пелеван ни в чем не давала фору Дрюне с Ваниллой и Марху с Персианой. Виеленна с Питером, похоже, перешли к стадии, когда не замечают окружающих. Туча Клози и Висту Вистун делали перерывы, лишь чтобы промочить горло очередным бокалом вина и перекинуться парой фраз о творчестве или
Матушка не уследила в какой момент, но еще до десерта утомленные дети уснули прямо на полу, трогательно положив головы на меховую подушку, которую изобразил собой превратившийся в зверя Весь. Оборотень лежал, вывалив язык – в трактире было душно, – стараясь лишний раз не шевелиться, чтобы не уронить самого маленького – трехлетнего сына Персианы, что устроился на нем верхом.
Пока остальные танцевали, Бруни сложила золотые монеты – презент Ваниллы и Дрюни – в шкатулку и отнесла подарки наверх, а потом помогла Пипу и старшей Гретель убрать со стола и принести десерт – огромный сливовый пирог, украшенный разноцветными шариками мороженого, усыпанные кунжутом и маком крендельки, ореховое варенье в широких плошках и булочки с вишней, политые сладкой глазурью.
Взрослые растолкали детей и усадили за стол, поближе к мороженому. Малыши пробудились, их сонные голоса окрепли и теперь напоминали утренний птичий гомон.
Веслав, уставший от шума и возни, окинул толпу взглядом и потрусил на кухню – дремать у печи.
– А я удачно женюсь! – заметил запыхавшийся Дрюня, падая на стул и прихватывая загребущими руками разом и кусок пирога, и кренделек, и булочку, и орешек из варенья. – Во-первых, голодным не останусь, во-вторых, приобщусь к эстетике народной кухни, а в-третьих – обзаведусь замечательными родственниками!
Матушка улыбнулась его словам и вдруг вообразила за столом Ральфа. Каким бы он был сегодня? Радостным, грустным или просто пьяным настолько, что Пипу пришлось бы на закорках тащить его наверх, в спальню? Почему-то представить пьяным Кая Бруни, как ни пыталась, не смогла. Царапнуло гвоздиком невольное сравнение не в пользу мужа. Только это да печаль, которую прощание Турмалина поселило в дальнем уголке сердца, чуть омрачило праздник. В остальном, Матушка была уверена, день рождения удался!
Гости расходились на рассвете. Остались лишь Дрюня с Ваниллой, причем Пип настоял на том, чтобы шут лег в комнате Веся, а дочь – вместе с Матушкой.
– За стенами моего и этого дома, – сообщил он, свирепо играя бровями, – можете любиться хоть под телегой! Но здесь будет, как положено предками! Сначала – свадьба!
Когда он ушел, шут попытался вымолить у Матушки пощаду.
– Нет, – твердо произнесла она, – и не проси!
И так она это сказала, что Дрюня сразу сник, поцеловал Ваниллу в нос и отправился в бывшую детскую. А уже оттуда завопил дурным голосом:
– Предки положили меня в одиночестве! Ой, боюсь-боюсь-боюсь!
Матушка уложила шатающуюся от усталости подругу в свою кровать, заперла двери за Пипом, сестрами Гретель и Питером Конохом, которые отправились разводить, а точнее – разносить по домам Клозильду и Висту, почесала за ухом дремавшего у печи Веся. На душе отчего-то было спокойно и тихо. Осенне.
– Правда он замечательный? – заплетающимся языком спросила Ванилла, когда Бруни наконец вернулась в спальню. – Представляешь, ни одной ноги мне не отдавил во время танцев! Вот это я понимаю, мужик!