Золушки при делах. Часть 2
Шрифт:
– Хорошенько обдумай то, что сказала моя жена, Лисс, - сказал принц, подходя к Бруни и целуя ее, - она плохого не посоветует. Свободен!
– Слушаюсь! – радостно воскликнул адъютант и вышел, печатая шаг.
Аркей сел рядом с женой на диван, обнял ее и, устроив у себя на груди, уткнулся лицом в ее макушку.
– Как же ты вкусно пахнешь!
Бруни молчала, тихонько улыбаясь.
***
– Я не верю своим ушам! – воскликнула архимагистр. – Селестий, ну-ка повтори еще раз то, что сказал!
– Защиты, мы просим твоей защиты! –
– У меня? – уточнила Ники, все еще надеясь, что ослышалась или не так его поняла. – У той, что уничтожила вашего бога, и до сих пор не чувствует угрызений совести на этот счет?
– У тебя! – в глазах отступника полыхнула ненависть.
Полыхнула живым огнем, тем, в котором сгорали на поле последней битвы сотни тысяч последователей Гересклета. Впрочем… бог был мертв, и ненависть быстро угасла.
– И от чего я должна буду вас защищать? – уточнила волшебница. Нет, не ошиблась, подозревая, что тема разговора ей не понравится!
Старик снова колебался, не отвечая. Она видела это по его ускользающему взгляду, по судорожно сжатым пальцам, по напряженным плечам.
– Ты же не настолько глуп, чтобы просить меня о помощи, не раскрывая карты?
– мурлыкнула Никорин.
Из Селестия словно выкачали воздух – он едва не упал, но вовремя ухватился за край стола. На его лице сразу стали явными признаки возраста и тяжелой жизни, как будто перед Ники оказался другой человек, бледное подобие себя самого.
– Мы ведем свой род с давних времен, - тихо заговорил он, - с тех самых, когда по легенде ты, госпожа, уничтожила нашего бога… Но с его помощью несколько последователей выжили в битве и сохранили память о тех событиях. Было ли то проклятие Гересклета, или его дар нашим предкам, я не знаю! Но они получили возможность передавать воспоминания из поколения в поколение. Поэтому я и мои братья и сестры действительно знаем, что это такое – раствориться в любви бога, которому поклоняешься! И слаще этого нет ничего на земле!
Несмотря на поднимавшуюся в душе ярость, волшебница не давала себе воли – молчала, боясь спугнуть откровения отступника. Да и не смогла бы она объяснить ему то, что видела сама, находясь по другую сторону фронта, когда вдвоем с Ясином они вышли против сотни тысяч безумцев. Для тех, кто огненной волной шел на Тикрей, это была божественная благодать, а для всех остальных – ужас и смерть в пламени, пожирающем все и всех.
– Со временем эти способности изменились, - продолжал Селестий, - и воспоминания стали все чаще являться нам в виде снов, иногда пугающе реальных. Полученные в таких снах пророчества всегда сбывались. Например, мы знали точную дату и время нападения Крея на Ласурию…
– Знали – и промолчали? – не выдержала архимагистр.
– А кто бы нам поверил? – пожал плечами отступник. – Да и не стремились мы вмешиваться в политику.
– Ну да, в берлоге уютнее… - пробормотала Ники.
Удавила бы гада своими руками! Всех бы их удавила!
– Несколько месяцев назад одному из моих братьев приснился очередной сон, - голос Селестия неожиданно зазвучал с силой, - он увидел, как над Тикреем нависает тень гигантского облака, тень, полная ненависти. Он увидел, как Тикрей гибнет…
Старик замолчал. Бледное лицо, отсутствующий взгляд… Он, вообще, в своем уме?
– Мне защищать вас от тени гигантского облака, которая кому-то из вас приснилась? – рассмеялась архимагистр, но в сердце уже шевелился недобрый холодок. Холодок предчувствия. – Да ты не отступник, Селестий, ты – душевнобольной!
Старик неожиданно качнулся к ней, схватил за руки… В сознании Ники полыхнуло такими знакомыми языками пламени, и на миг, лишь на мгновение, но она увидела засохшие леса и траву, покрытую странной белесой плесенью, опустевшие водоемы и горы, рассыпающиеся пылью, раздутые трупы животных, погибших от голода и жажды, города, похожие на гробницы, потому что мор выдул из них жизнь, как выдувал ветер прах из всех щелей…
Прах…
Смерть…
Тление…
Тикрей.
Селестий отпустил ее и осел на пол. Тяжело дыша, просипел:
– Мне, мне приснился этот сон! Я был там и видел это собственными глазами! Видел толпы одержимых, рвущих друг друга на части! Видел, как гибнут народы, поглощенные ненавистью! То, что начнется, как обычная война, закончится катастрофой! И старый миропорядок падет…
Пока он говорил, Ники безмолвно приказывала себе, как когда-то приказывал ей капитан Зорель: «Спокойно, юнга! Без паники! Мы что-нибудь придумаем, кракенскими блохами клянусь!» Она не желала признаваться себе, что испугана, но это было так. Нужно успокоиться… Сейчас, вот сейчас! Обдумать все заново, и найти решение, ведь мир на Тикрее – та цель, ради которой Ники Никорин тогда, на Безумной, поклялась жить!
Но перед глазами стояли картины из сна-пророчества, и тем же самым наитием, каким ощущала изнанку бытия, архимагистр понимала, что эти картины – из будущего!
– Разве то, что ты рассказываешь, не было конечной целью вашего бога? – бросила она, желая разорвать затянувшуюся паузу. – Тикрей в руинах… Людские трупы… Новый передел мира!
– Наша вера несла свет и благодать Гересклета только людям, не затрагивая древние расы! И наши последователи умирали счастливыми, ощутив божественную любовь! – глядя на нее, прошипел Селестий. – А теперь погибнут все! И гномы, и люди, и оборотни, и эльфы! Но перед этим умрет Тикрей, превратится в огромную пустошь, на которой сойдутся все оставшиеся в живых. Сойдутся, чтобы убить друг друга! Ибо у ЭТОГО нет любви, нет сердца! Только желание уничтожить все живое.
– Пресветлая!..
– пробормотала волшебница.
Вряд ли старик разобрал в ее голосе жалобные нотки, но сейчас ей хотелось, как в детстве, оказаться в храме и, уткнувшись лбом в колени Индари, молить о помощи. Молить, зная, что она, Ники, будет услышана!
– Если в твоем пророчестве говорится о всеобщей погибели, чего ты хочешь от меня? – скрывая страх, хмыкнула она.
– Однажды ты уже спасла мир! – воскликнул Селестий. – Сделай это снова!
– Но ты говоришь, пророческие сны всегда сбываются!