Зомби Апокалипсис

Джонс Стивен

В этой коробке лежал жемчуг моей тетушки, и перстенек с изумрудом, который Кен подарил мне на сорокалетие, и еще пара безделушек. Но мы все продали, когда потеряли магазин. Теперь там только мое золотое обручальное кольцо. Я сняла его после возвращения Кена. Обычно там лежал и маленький пистолет, но мне показалось неправильным хранить его вместе с кольцом, так что сейчас он живет в ящике со столовыми приборами. Я постепенно выживаю из ума, полагаю, однажды я достану пистолет и попытаюсь с его помощью есть макароны.

Что я ела сегодня на обед? Несколько перезревших,

явно просроченных помидоров и подгоревший бобовый суп. Я готовила его в кастрюльке над двумя свечками. Немного передержала. Я иногда позволяю себе стаканчик вина, пока жду. Всего один. Убила бы за ломтик бекона, поджаренный или запеченный, или за свежее яблоко. Но нет, я не буду убивать. Из моего окна я вижу внизу развалины маленького супермаркета. Окна все выбиты, тележки, и все такое прочее вот уже пять дней валяются на тротуаре. И дикий фруктовый сад меньше чем в миле отсюда. Помню, как часто во время прогулок проходила мимо него и восхищалась краснозелеными яблоками, и желтыми грушами, и кустами ежевики, тянущими колючие ветки из-за ограды.

Отсюда, сверху, я видела, как дерутся за них люди. Битвы у супермаркета и у других магазинов были страшнее. Гораздо ближе. Первыми пали забегаловки, где продавали спиртное. Звон стекла, крики. Помню, как подумала, господи, все и вправду так, как изобразили писатели вроде Уиндема и Кристофера. Конец света.

Я не собиралась говорить тебе об этом.

Я хотела рассказать о ней.

О девочке.

Я думаю, люди неминуемо возвратятся в это здание. Большинство семей выехало. Возможно, у них нашлись пристанища понадежнее. Жена Роджера с двумя сыновьями ушла после того, что случилось тогда. Они звали и меня. Но она, и естественно мальчики, гораздо моложе. Ей всего пятьдесят, а сейчас это все равно, что сорок, не так ли? Я бы задерживала их, и они бы бранили меня. Я отказалась. Они ушли на следующее утро. Позже, когда здание опустело, пару раз на нижних этажах селились новые жильцы – за неимением лучшего слова. Однажды мужчина и женщина поднялись сюда, но они не стучали, только выругались и снова сбежали вниз. Тогда тут очень плохо пахло. Сейчас запах, думаю, более или менее выветрился.

(дальше текст идет не равномерно)

Те, кто находился в здании ниже, либо ушли, либо

еще что-нибудь. Кошмарные атаки, когда

они

пытались

вначале

Этого больше не повторялось. Конечно,

я вижу…

пожары, ужасные костры, как на 5 ноября, День Гая Фокса, только больше, безумнее. Они гаснут и вспыхивают снова. Или не вспыхивают. Хуже всего в темноте, когда между еще работающими фонарями зияют жуткие черные провалы, но фонари горят далеко, у самого горизонта. А ветер несет сюда только запах гари.

Ну вот, я снова мелю вздор. А еще я часто говорю вслух сама с собой. А с кем еще? С тобой вот, моя дорогая. Моя Лаура.

Ну, значит,

сегодня я вышла на балкон, взять немного мюсли из старого холодильника. Я всегда осторожна. Я выхожу, когда солнце позади здания или когда небо затянуто тучами. И я не стою прямо, я съеживаюсь и подкрадываюсь.

Воздух сейчас пахнет так странно, ты не находишь? Сюда, наверх, вонь разложения почти не долетает. Напротив, тут царит вечная свежесть. Никаких машин, никаких автобусов, никаких поездов. И самолеты не перечеркивают небо паутиной своих следов. Ничего электрического. Ничего механического. Запах листвы. А еще – пепла, влажного цемента, бетона, кирпича.

И реки, довольно скверный, с рыбным привкусом, как у моря. Было ли так всегда? Все-таки приливы...

Так вот, я была там и вдруг услыхала: «топ».

Прямо рядом со мной, на балконе.

Я вроде как охнула и замерла. В голове пронеслись картинки без слов. Вот они карабкаются по стенам зданий, как Дракула. Глупо. Не думаю, что они способны на такое, да? Зачем им тогда вообще лестницы?

Потом я подумала, что это не звук шагов, а просто птица приземлилась – голубь, или речная чайка, или одна из тех крупных птиц, что улетели из зоопарка когда

Когда

Я повернулась и увидела ее.

Понимаешь, каждый балкончик первоначально проектировался закрытым по обе стороны кирпичной стеной, а каждая стена была общей для двух смежных балконов. Так что поговорить с соседями, если тебе этого вдруг очень захочется, можно было, лишь высунувшись наружу и опасно изогнув шею. Но часть соседского балкончика справа и обе его боковых стены местами обрушились, оставив только непрочно держащиеся перила и несколько ненадежных кирпичей. Там была битва. Кто-то упал прямо туда. Потом можно было видеть лежащее внизу тело. Потом оно исчезло. Потом шел дождь, размывая и унося остатки стены.

Так что поверх разрушенной кладки был виден дальний балкон.

И вот там она и стояла, футах в четырнадцати-пятнадцати от меня, это где-то четыре с половиной метра, верно? Она. Девочка.

– Привет, – сказала она.

Она не выглядела испуганной. Если уж на то пошло, казалось, что она даже чем-то довольна.

Она стояла не таясь, наблюдая за седой макушкой старухи, согнувшейся в три погибели, чтобы достать пакет из неработающего холодильника.

– Меня зовут Джи, – сказала она.

Я стояла на коленях, глядя на нее снизу вверх.

– Не бойтесь, – сказала она снова, и я узнала ее. Это она дважды постучала в мою дверь пару ночей назад. – Я не одна из них, – сказала она. – Никому из нас, – гордо добавила она, вскинув голову, – не нравится эта траханая мура. Ой! – Теперь она смотрела смущенно. – Извините. – Она просила прощение за то, что использовала слово на «Т». Забыла о том, что мое поколение практически возродило его.