Зомби идет по городу

Пронин Виктор Алексеевич

Пафнутьев охотно в полупоклоне пожал тяжелую, мясистую руку Невродова, сел, придвинул стул ближе к столу, этим движением показывал, что готов говорить плотно, к делу приступить немедленно.

– Похолодало, – сказал Пафнутьев. – Зима идет.

– Придет, – значительно кивнул Невродов, продолжая неотрывно смотреть на Пафнутьева. Все-таки опасался он провокации, все-таки не исключал мысли об обмане, допускал, что хотят выманить его из окопа и подставить под снайперский выстрел его такую заметную, такую большую и беззащитную фигуру.

– Иду сейчас по улице –

батюшки-светы! Весь тротуар листьями усыпан. Всю зиму я ждал этого лета... А как пришло, как пронеслось – не заметил. И защемило, застонало что-то во мне...

– Молодость вспомнил? – улыбнулся наконец Невродов.

– Ага... За какой девушкой я убивался вот в такую же осень, за какой девушкой! – Пафнутьев обхватил лицо ладонями и горестно покачался из стороны в сторону.

– Плохих девушек не бывает, – серьезно сказал Невродов.

– А та была краше всех прочих! – не желал Пафнутьев расставаться со своими воспоминаниями.

– Увели?

– Нет. Сама ушла.

– Ну и дурак. Сам виноват.

– Конечно, Валерий Александрович, конечно.

– Жалеет?

– Она? Еще как!

– Вернуть не хочешь?

– Нет. Проехали. Видите ли, Валерий Александрович, как обстоят дела... Да, мне нравилась девушка в белом... Но теперь я люблю в голубом.

– Есенин, – кивнул Невродов.

– Может быть, – легкомысленно ответил Пафнутьев, не восторгаясь начитанностью прокурора, хотя и мог бы восхититься для пользы дела. Оба произносили пустые, незначащие слова, пытаясь по интонации, по взгляду, по выражению лица хоть что-то узнать о главном.

– Каждый может рассказать о себе нечто подобное. И всегда есть основания назвать потерпевшего дураком, – просипел Невродов, глядя в мокрое, покрытое ручейками дождя окно. – У меня к тебе, Павел Николаевич, один вопрос...

– Готов ответить немедленно.

– Не торопись... Я могу и подождать. Но ответить нужно обстоятельно. Или, скажем, доказательно.

– Слушаю!

– Сысцов, – проговорил Невродов, неотрывно глядя на Пафнутьева. – Вопрос ясен?

– Вполне. Больше вопросов не будет?

– Нет.

– Это мне напоминает анекдот... Когда ваш всенародно избранный президент уделался везде, где только мог, вызвал он из-под Кремлевской стены Иосифа Виссарионыча. Отряхнули с вождя земельные комья, причесали, трубку дали выкурить и повели к президенту. «Что делать?» – спрашивает тот. «Все очень просто, – отвечает вождь всех народов. – Прежде всего надо расстрелять депутатов, до единого. Партии разогнать, а их лидеров – на Колыму. И третье – выкрасить мавзолей в розовый цвет».

– Ха! – сказал Невродов. – А почему в розовый?

– Тот же вопрос задал и наш президент. А вождь всех народов усмехнулся в усы и отвечает... «Я так и знал, – говорит, – что возражений по первым двум вопросам не будет».

– Надо же... Чего только люди не придумают...

– Все это – правда святая, – заверил Пафнутьев.

– Сысцов, – напомнил Невродов.

– Если скажу, что беру его на себя... Этого недостаточно?

– Разумеется. Я сам должен быть уверен.

– Есть документы, которые наверняка

убедят первого.

– Нет, – покачал головой Невродов. – Не пойдет. Его убеждать не надо, он и сам знает, кто такой Анцыферов. За что его и ценит. Понимаешь? Анцыферов в его команде. Все остальное просто не имеет значения. И он его не отдаст.

– Отдаст.

– Павел Николаевич... Это не разговор. Я сто раз скажу, что не отдаст, а ты мне в ответ двести раз скажешь, что отдаст... Ну и что? С места мы не сдвинемся.

Пафнутьев вынужден был признать правоту Невродова. Прокурор области безошибочно нащупал самое слабое звено во всех его построениях. Старый волк Невродов прекрасно знал систему взаимоотношений в верхних слоях городской власти, и склонить его к отчаянным авантюрам, зыбким, ненадежным ходам было невозможно. Вся продуманная до мелочей операция Пафнутьева повисла на волоске. Осуществить ее один он не сможет, это невозможно. Сгорит при первых же шагах.

– Вот так, Павел Николаевич, – подвел итог Невродов. – Я рад, что мы с тобой поговорили, познакомились поближе... Возможно, в будущем нам еще представится возможность поговорить на эти щекотливые темы, но сейчас... Рановато.

– Такой возможности больше не будет.

– Почему?

– В вашем кресле будет сидеть другой человек.

– Ну что ж... Чему быть, того не миновать.

– Или сейчас, или никогда.

– Не вижу реальной возможности.

– Не надо, – Пафнутьев выставил вперед ладонь, как бы не подпуская к себе опасливость прокурора, но тут же смутился, поняв, что этот жест он перенял у Инякиной. Та тоже в трудные минуты разговора выставляла вперед узкую ладошку и твердо говорила: «Не надо!» – Хорошо, – сказал Пафнутьев. – Тогда я перехожу на открытый текст.

– Давай.

– У вас есть верный человек? Один, только один?

– Найдется.

– Поступаем так... Вы даете мне этого человека. И мы с ним проводим операцию. Он – ваш представитель, он освящает мои действия светом высшей власти. В случае успеха – вы на коне. Вы все знаете, приняли своевременные меры, вы всегда держите руку на пульте. Или на пульсе, не знаю, как лучше. И докладываете на любом уровне об успешной борьбе с коррупцией в высших эшелонах.

– Дальше не надо. Я сам соображу, как вести себя в случае успеха. Тут много ума не надо, – просипел Невродов насмешливо. – Приступай, Павел Николаевич, ко второму варианту.

– В случае неудачи, провала, просчета... Ваш человек заявляет, что действовал самостоятельно, втайне от руководства. А пошел он на эту авантюру, соблазнившись посулами проходимца Пафнутьева, который после известных потрясений потерял рассудок и впал в беспокойство и неистовство. И я сгораю в гордом одиночестве.

– И мой человек сгорает, – напомнил Невродов.

– Вы найдете способ спасти его.

Невродов долго смотрел на Пафнутьева, буравя его маленькими остренькими глазками. Потом отвернулся к окну, долго смотрел на пролетающие мимо окна громадные кленовые листья. Сквозь открытую форточку слышался даже легкий хруст, с которым листья отламывались от ветвей.