Зомбосвят
Шрифт:
Глава 31
Поисковые группы всегда старались вернуться в Цитадель засветло. Задержки если и случались, то в силу уважительных причин, а вовсе не по инициативе самих поисковиков. Те хоть и были ребятами отважными и рисковыми, но даже им не хотелось задерживаться снаружи до темноты. Подобное происходило помимо их воли, либо по причине возникшей неисправности техники, либо из-за находки особо жирной добычи, на погрузку которой уходило слишком много времени.
Но в этот вечер все группы возвратились в срок. Солнце лишь наполовину скрылось за линией горизонта, когда последний отряд прибыл в Цитадель. Уставшие, но довольные приличным
Во всеобщей суматохе никто не заметил, как на площади, у главных ворот крепости, скромным образом нарисовался сам князь.
Обычно выход самодержца в народ оборачивался демонстративно величественной и пышной церемонией, призванной лишний раз подчеркнуть высокий статус и космических масштабов крутость помазанника. Цент важно шествовал по улицам в плотном кольце вооруженных до зубов гвардейцев, решительно разгонявших с монаршего пути зазевавшихся простолюдинов и не допускавших к царскому телу нежелательный элемент. К последней категории относились многочисленные искатели княжеской милости, просители и жалобщики. И хотя все в цитадели знали, что докучать князю своими ничтожными просьбами не только бесполезно, но и крайне рискованно, тем не менее, с досадной регулярностью находились желающие попытать удачу, одержимые святой верой в то, что уж их-то взашей не попрут, их-то не осмеют, а выслушают и помогут.
По какой-то причине в народе жила неистребимая вера в доброту и справедливость князя, хотя факты решительно отрицатели это. В хорошем расположении духа Цент мог весело поржать с очередного просителя, покуражиться над ним, предложив излагать просьбу на коленях, или же иным способом унизив лоха жалкого. А уж если проситель попадал под горячую руку, когда князь пребывал в своем отнюдь не редком состоянии хтонического бешенства, то он сразу же забывал обо всех своих старых проблемах на фоне свежей катастрофы.
Помимо многочисленного отряда гвардейцев, князя в его вылазках в народ частенько сопровождали две специально обученные бабки, Матвеевна и Семеновна. Им в обязанности вменялось воспевать князю непрерывную хвалу от лица простых людей, в роли ярких представителей которого они и представали. Работали пенсионерки поочередно — не успевала одна захлопнуть рот, слезно поблагодарив отца родного за все хорошее, как тут же песню подхватывала ее напарница, и тоже рассыпалась в бесконечной раболепной благодарности.
Кроме исполнения дежурных хвалебных од бабки выполняли еще одну немаловажную функцию. Если какой-то бессовестный проситель все же умудрялся прорваться к священному княжескому телу, и уже открывал рот, дабы опечалить самодержца своей ничтожной просьбой, Матвеевна своим пронзительным визгом заглушала хама, принимаясь вопить о том, как сильно она счастлива жить под мудрой и доброй властью князя Цента. Напрасно тужился проситель докричаться до княжеских ушей — бабка нарочно орала громче и громче, заглушая каждое произнесенное им слово.
Семеновна работала тоньше. В отличие от своей товарки, она не пыталась заглушить просителя или жалобщика потоком хвалебной околесицы. Напротив, бабка вторила ему, притом с таким неподдельным жаром и пылом, что все, кто слышал это, замирали в ужасе. Выпучив глаза, старушенция на чем свет стоит клеймила расцветшие в Цитадели пороки. Она проклинала воровство и мздоимство, бардак, разгильдяйство и вопиющее классовое неравенство. Ломая руки, сокрушалась Семеновна, что поисковики да торгаши тушенку жрут в три горла, а простой народ в это время постными супами давится. Мощью и силой правды дышали ее пламенные речи. И многим, кто слышал их, начинало казаться, что вот сейчас отважная бабуля придет к неизбежному выводу. Рубанет при всем честном народе, что виной всему бардаку и лиходейству верховный лидер, князь Цент. Потому как, кто же, если не он, за все это безобразие в ответе? У многих это было на уме, да сказать боялись. Все ждали героя, что не пожалеет себя и выскажет ее самую, долгожданную и желанную, правду.
Да вот только кончались речи Матвеевны всегда как-то чудно и странно. Кричала о каких-то внутренних врагах, но имен не называла. Проклинала взяточников, а пальцем не показывала. А вывод из всего делался ею такой — только на князя одного вся надежда и осталась. Только он, родной, вместе с простым-то народом, этих вот всех, неназванных супостатов, когда-нибудь к ногтю прижмет, да наведет долгожданный порядок. Когда-нибудь, но только не сегодня.
В том же случае, если проситель оказывался совсем непробиваемым, и продолжал упорно рваться к монаршему телу, бабки падали ему под ноги, слезно крича, что их, старых и заслуженных, толкнули, избили и пытались изнасиловать. А там уж поспевали гвардейцы, и принимали дерзкого смутьяна.
В общем, Матвеевна с Семеновной недаром ели свою тушенку.
Но в этот раз князь пошел в народ инкогнито, без свиты и дрессированных бабок. Он даже некоторым образом конспирировался — надел пальто с высоким воротником, который поднял кверху, солнцезащитные очки и широкополую шляпу. В общем, принял образ шпиона буржуазной страны, каким его изображала на своих плакатах советская пропаганда.
В своей идеальной маскировке князь, переулками да закутками двинулся по Цитадели, держа глаза и уши настороже. И едва шагнул за ворота своего терема, как тут же был обласкан удачей — подслушал крамольный разговор каких-то неблагодарных тварей. Те имели непросительную наглость жаловаться на скудное и однообразное питание. Цент постарался запомнить этих двоих, и позже разобраться с ними. Возможно, меню теремка радости придется им по вкусу в большей степени, чем кушанья, предлагаемые в общей столовой.
Затем зафиксировал еще один разговор, более возмутительного характера. Тут уже имело место быть серьезнейшее государственное преступление, фактически попытка ниспровержения устоев. Прозвучала острая критика в адрес самого князя, да какая! Будто бы он, князь, мясо жрет центнерами, а простой люд тушенку видит лишь по праздникам, а ест еще реже. Самым обидным во всем этом было то, что слова экстремистов являлись чистой правдой. Это-то взбесило Цента больше прочего. Откуда они узнали? — думал он. Кто разболтал? Княжеское меню относилось к области государственной тайны, за его разглашение простолюдинам полгалась суровая кара. И все-таки как-то прознали. Прознали, и обсуждают, чем там князь питается. Ни стыда, ни совести, ни чувства элементарного такта у людей не осталось. Разве можно так нагло совать нос в чужую частную жизнь?
Дело это попахивало неуважением к государственным символам, главным из которых Цент считал себя. Этих экстремистов он тоже постарался запомнить.
Таким манером, подслушивая да подсматривая, Цент достиг главной площади, расположенной у крепостных ворот. Здесь было многолюдно в любое время дня — осуществлялся торг, работали питейные и культурные заведения. В настоящий момент на площади осуществлялась выгрузка трофеев из автомобилей поисковиков. Добытое добро, в зависимости от классификации, сортировалось по складам. Но не все. Кое-что возмутительным манером растаскивалось по карманам несознательных граждан.