Зона Комфорта
Шрифт:
Составленная из уродливых разнокалиберных букв строчка причудливо изгибалась.
– За помощью к вам, Виктор! – по-приятельски приязненно, ударяя на второй слог, обратился я.
Прапорщик поднял голову. Раздражения оттого, что ему помешали, я не заметил.
Я вовсю изображал из себя бодрячка:
– Выписывают меня, Виктор! После обеда пойду в роту. Не придумаем мы с вами сообща, как построить мне фуражку? А то ощущаю себя как на паперти!
Баженов задумался над чужой проблемой. Оттопырил нижнюю губу, сдвинул брови. И искренне заулыбался, найдя решение:
– Михаил
– Право, неудобно. – Подняв вверх указательный палец, я поставил свое условие: – Но это в долг, учтите. Как только я приподнимусь, сразу верну!
В ясных глазах прапорщика мелькнул вопрос. Очевидно, по поводу нового для него термина. Я внутренне поёжился. Опять контроль за лексикой утратил!
– Пойдемте, – Баженов решительно засобирался.
29
Цейхгауз – военная кладовая для оружия или амуниции (устар.)
– Допишите сначала.
Но прапорщик сложил незаконченное письмо и спрятал в нагрудный карман:
– Долго ждать придется, Михаил Николаевич.
В тесных сенях мы столкнулись с морщинистой согнутой старухой в чёрном платке. Когда расходились, женщина что-то пробурчала себе под нос.
– Неприветливая у вас хозяйка, Виктор, – обернулся я к прапорщику.
Баженов кивнул:
– А что вы хотите? Оба сына у красных. Под это дело казаки у неё корову со двора свели.
– Смотрите, как бы она крысомора в щи не подсыпала!
Ротмистра с двойной фамилией мы разыскали в богатом доме под железной крышей. Нагломордый денщик отказывался вызвать ротмистра на улицу, вступил в пререкания, прапорщику пришлось прикрикнуть на него.
Загибалова-Лося, по всему, мы вытащили из-за стола. Хмельной, он не сразу понял, чего от него хотят.
Ротмистр раскачивался с пятки на носок, скрипел хромачами, музыкально позвякивал шпорами. На лбу его блестела испарина. Бакенбарды, обрамлявшие продувную физиономию и почти сросшиеся с топорщившимися усами, мягко шевелил ветер. Тушистое тулово офицера было туго затянуто в новенький френч оливкового цвета с накладными карманами.
«Вот это настоящий «мундир английский», – подумал я. – Не чета моей грубой «мапуте» [30] пошива Верхне-Ландеховской фабрики номер семь».
– Сто гусей, – сипло заявил Загибалов-Лось, когда, наконец, уловил суть нашей с Баженовым просьбы.
– Побойтесь Бога, господин ротмистр! – возмутился прапорщик. – Я в Харькове брал за четвертной билет!
Загибалов-Лось выпучил мутные, в красноватых прожилках глаза:
– Что-с? За четвертной-с?! Ну вот и езжайте туда. ик. в Харьков, где за четвертной-с.
30
«Мапута» – полевая форма (арм. сленг).
И он повернулся, показывая, что торг здесь неуместен. А одновременно продемонстрировал свою необъятную спину.
Мне хорошо знаком такой тип людей. Сытые, наглые, неразборчивые в средствах, лезущие по головам. Номэн иллис легио [31] . С ними бесполезно бороться, праздник будет на их улице. Они не признают правил и не выходят драться один на один.
– Пойдемте отсюда, прапорщик, – попросил я.
Однако Баженов проявил неожиданную для меня настойчивость. Как метеор, он устремился в дом вслед за удалявшимся ротмистром. Дробью простучал по ступенькам крыльца, взбегая.
31
Имя им – легион (лат.)
Мне оставалось только ждать. Мимо протарахтело несколько повозок, последняя полностью потонула в сером шлейфе пыли. По бокам повозок, свесив ноги в сапогах и в ботинках с обмотками, сидели корниловцы. На коленях у всех лежали винтовки. В каждой телеге – станковый пулемет со щитком. Мне показалось, что я увидел давешнего сурового подпоручика, который конвоировал меня на окраину села.
Я обернулся на скрип двери. С крыльца спускался прапорщик Баженов. Положив на предплечье донцем, держа снизу за козырек, он торжественно нёс фуражку.
– Меряйте, Михаил Николаевич!
В некотором сомнении я повертел фуражку в руках. Крохотный лакированный козырек, чёрный бархатный околыш, красная тулья, белые выпушки. В отличие от фуражек Советской и постсоветской армий в ней не было стальной пружины, обручем распирающей верх.
Никто не зачислял меня в штат ударной части. Следовательно, никто не дал мне права носить фуражку именного полка. Я, честно говоря, рассчитывал, что Баженов поможет достать какую-нибудь скромную, полевую.
Но деваться было некуда. Я посадил головной убор на голову, ребром ладони проверил, пришлась ли по центру лба кокарда. Потом одним движением, взяв правой рукой за козырек, левой чуть сминая верх со стороны затылка, заломил головной убор направо.
– Замечательно, господин штабс-капитан! – одобрил прапорщик.
– И сколько вы отстегнули этому мироеду?
– Ха! – Баженов стукнул в ладоши. – Угадайте, на сколько сбил цену?
– Не люблю гадать. Думаю, что немного. Целковых десять? Что? Неужели – пятнадцать?
Прапорщик даже расстроился:
– С вами неинтересно, Михаил Николаевич! На десять рублей еле уломал против заявленной сотни! Воистину мироед!
Я по-приятельски полуобнял Баженова за плечо. Отмечая, что он не отдернулся, как давеча на речке.
– Скажу вам, Виктор, что, имея дело с подобным экземпляром хомо сапиенса, вы достигли феноменального результата!
Прапорщик засмеялся. Оказывается, я пошутил.
– А в какую роту вас определили? – поинтересовался Баженов. – В третью? Капитан Кромов к себе взял?