Зона поражения
Шрифт:
— Выпей с нами, Атлантида, и расскажи что-нибудь смешное. Наши закрома опустели, и мы скоро заснем от скуки, — пожаловался Кребдюшин и пододвинул Платону непочатый граненый стакан, выплавленный из настоящего речного песка.
— Что за пойло? — с подозрением осведомился археолог, посмотрев стакан с мутной жидкостью на просвет. Запах тоже был весьма сомнительный. — Паленая водка, настоенная на сушеной саранче?
Народ с готовностью расхохотался.
— Ну ты скажешь! Сразу видно: хохмач! — сквозь смех простонал полукровка. — Это лучшая фффукуарабская самогонка под названием «амброзия номер
— А текилы здесь нет?
— Только подделка. Редкостная дрянь. По-моему, ее гонят из листьев алоэ. Как говорится: лучше пить хорошую самогонку, чем плохой коньяк.
— Мда, — Платон в затруднении поскреб затылок, оглядел зал, ища взглядом Непейводу. Не обнаружил. «Хорошо замаскировался», — подумал он и вымолвил обреченно: — Уговорил. — Демонстративно зажал двумя пальцами нос, поднял ко рту граненый стакан и стал глотать, мужественно двигая кадыком.
Вытерев рукавом непрошеную слезу, археолог отставил порожний стакан и первый раз выдохнул. Звук был такой: уфф-ха. Затем Платон промокнул губы и с шумом втянул носом воздух. Странно: у самого обычного кондиционированного воздуха появился земной аромат.
— Слышал я: ты сейчас на вольных хлебах, — протянул Кребдюшин. — Наверное, неплохо зашибаешь…
Платон Рассольников и Кребдюшин Капоте дважды вместе искали клады и второй раз даже нашли великолепную неразграбленную гробницу, хотя ничем хорошим это не кончилось.
— Когда как, — неопределенно покачал головой Платон.
— А я слышал, — проскрипел жаберной щелью Охр-Рхо, — что тебя разыскивает Галпол.
— За какие грехи? — изумился археолог. — Полная брехня, — небрежно взмахнул рукой, опрокинув на медузу стакан с тоником. — Извини.
Уж он-то лучше всех знал, каких усилий стоило Послу ФФФукуараби на Гее-Квадрус замять конфликт. С Платона и Непейводы были сняты обвинения в злостном нарушении безопасности полетов, провозе контрабанды, хранении наркотиков и так далее, а взамен Совет Домов Симбионтов обязался выплатить тамошнему космопорту кругленькую сумму.
— Слухи, человечек…— заскрипел Охр-Рхо, обтирая свою складчатую кожу. — Я их собираю… Якобы ты наследил на Тиугальбе и покушался на собственность Лиги.
— У меня есть кой-какие интересные карты, — встрепенулся разумный гриб, но полукровка его укоротил:
— Ты проиграл их мне в покер. У вас, поганок, слишком короткая память…
Апт понурил бородавчатое сомбреро шляпки. А Кребдюшин вопросительно поглядел на Платона.
— Если мне захочется в ад, я выберу что-нибудь менее ядовитое и менее зеленое, — с усмешкой произнес Рассольников. Хилицефал протестующе зашипел и втянул часть своих голов в ворот рубашки. — Что мне делать на Тиугальбе? Но старые карты я коллекционирую с детства и готов поглядеть ваше добро.
— Заметано, — кивнул полукровка и снова наполнил ему стакан.
«Амброзия номер три» больше не раздражала археолога. Вполне сносная самогонка. Платон слегка захмелел, отмяк и был не прочь поболтать. Но бдительности не терял.
Они поговорили о тантруальском кладе, который стоил целую планету, о проклятии «гробницы» Хазера, отправившем на тот свет экипажи нескольких кораблей, а потом вспомнили старые добрые времена— когда вместе с Кребдюшином перекидали не один состав глины, земли и песка. Не вспоминали только о причине вы нужденного расставания.
Платон расслабленно сидел за столиком, попивая самогонку, и мог бы, наверное, просидеть так весь вечер. И вдруг заметил у стойки бара соблазнительную женскую попку, обтянутую темно-синим шелком. Археолог с удивлением обнаружил, что третий час пребывает на «Эль-Гарде» и еще ни одной ногой в постели. Это после месячного воздержания!
«Что же деется-то? — встревожился он. — Что со мной? На солнце перегрелся?» Удивление его было столь велико, что Рассольников присмотрелся к себе. Взвесил одно за другим свои чувства и ощущения. И поставил диагноз: с некоторых пор он испытывает необъяснимый страх перед женским полом. Признать в себе столь великий изъян было нелегко — гораздо проще убедить себя, что изрядно возвысился духом и стал презирать плотские утехи. «Клин клином вышибают», — решил археолог и как бы между прочим осведомился у полукровки:
— Где тут у вас водятся человеческие девочки?
— Я тебя провожу, — с готовностью воскликнул тот и вскочил на ноги.
Обширный зал «массажного салона» освещали желтые настенные бра, выполненные в виде фаллических символов. Именно они и журчащая восточная музыка должны были создавать атмосферу интима. В воздухе висел смешанный аромат духов, дезодорантов и жидкости для снятия лака. Здесь также пахло распаленной страстью и сладостью оргазма. Этот букет был хорошо знаком Рассольникову. Его специально создают, чтобы приманить недалекого клиента, побыстрей привести его в экстаз и вывернуть карманы. Скорей всего, в подсобке гудит, помигивая лампами, старенький гипногенератор, который втрое увеличивает заведению оборот.
Мебель археолог не рассматривал, равно как обои и паркет. А девочки здесь были так себе — не чета любезным сердцу геянкам. Если не считать ту, что сидела за столиком и, помешивая ложечкой мороженое в вазочке, рассеянно слушала, как треплется расфуфыренный тип со множеством тоненьких рыжих косичек на голове.
Девочки были квелые, снулые — без огонька в душе. Можно сколько угодно строить глазки, задирать подол и массировать нечто, прикрытое ажурными трусиками, но от этой показухи теплее не станет. Наверное, потому и посетителей здесь было немного. Хотя, быть может, они сразу перекочевывают наверх, в номера?
А в той крале, что мучает вазочку с мороженым, несомненно, сокрыт пламень живых чувств, еще не погашенный унылым профессионализмом. Она окинула Платона томным, оценивающим взглядом и тут же отвернулась. Дорого бы дал археолог, чтобы узнать, что именно девочка в нем высмотрела.
Ее стройная фигурка, длинные ноги, маленькая грудь, тонкие черты бледного лица, на котором яркими пятнами выделялись бездонные глаза и чувственный рот, были, в сущности, самыми обычными. Таких юных красоток на каждой человеческой планете тыщи, если не мильоны. Но здесь, в окрестностях муравьиной планеты фффукуараби, на перевалочной станции, битком набитой всяким сбродом, она была одна. Потому что девочка мечтала о любви и, не находя ее вне стен салона, каждый раз отдавала себя всю, без остатка. Она была здесь не ради денег, она хотела поделиться своими нерастраченными чувствами и делилась ими сколько могла.