Зона риска
Шрифт:
— Я понимаю..
— Если понимаете, тогда слушайтесь. Наверное, в глазах сейчас мелькание, слабость по всему телу, голова кружится?
Андрей и в самом деле чувствовал себя неважно. Но сказал храбро:
— Уже все прошло, Людмила Григорьевна.
— Не думаю, и не старайтесь меня успокоить, я-то знаю, что с вами творится. Поэтому давайте так: завтра разрешу вам гулять под присмотром Анечки. Через несколько дней начнут делать массаж, потом — лечебная гимнастика. Мы меньше всего заинтересованы, чтобы у вас руки-ноги отвыкали от движений. Так что вперед не рвитесь, а задерживаться
Теперь каждый день приносил Андрею небольшие радости. Ему разрешили читать газеты — минут тридцать в день. Потом он стал садиться на кровати, когда ему этого хотелось. И наконец, опираясь на Анечку, он совершил небольшую прогулку — это было так тяжело, будто шел навстречу урагану.
— Какой вы молодец, Андрей Павлович! — восхитилась Анечка. — У нас был однажды такой же больной, как и вы, так он начал ходить на месяц позже.
— Не хвали, Анна. — Андрей вцепился в спинку стула и боялся ее отпустить. — Это я еще не хожу, только примериваюсь...
Он вдруг увидел зеленое футбольное поле, на котором их редакционная команда играла против команды факультета журналистики, себя на левом краю в стремительном рывке к воротам. Сможет ли когда-нибудь снова так? Людмила Григорьевна говорит — покой... Какой при его работе покой? Журналист, когда перестанет волноваться, не журналист, а просто писака. Лучше сразу сменить профессию, найти контору потише... Он доплелся с помощью Ани до кровати, откинулся бессильно на подушку. Палата качалась, медленно передвигаясь в неясном, зыбком тумане, все вокруг было серым и неопределенным.
— Не отчаивайтесь, Андрей Павлович, так всегда вначале бывает, — утешала Анечка.
— Спасибо, добрая ты душа.
Андрей только сейчас заметил, что у Ани под белым халатом нарядное платье.
— Очень тебе идет это платье, — сказал он сестре. — На его фоне твои глазищи вообще как фары светят. А по какому случаю мы принарядились?
— Ой, Андрей Павлович, ну как же, у вас такой день... Первые шаги после болезни — это праздник! Пусть тяжело, пусть вы ослабели сильно, но быть снова на ногах, разве об этом вы не мечтали?
«А ведь она права», — подумал Андрей. Первый шаг уже сделан, завтра он снова поднимется с кровати, потом еще и еще, и так будет до тех пор, пока снова не погонит мяч по зеленому полю, почувствует грудью упругий ветер. А потом найдет тех, кто его трубой...
— Чудесный ты человечек, Анечка! — быстро сказал Андрей. — Объясни мне, пожалуйста, почему меня никто не проведывает, кроме Ревмира Ивановича? Странно как-то...
— Да что вы, Андрей Павлович! — всплеснула руками сестра. — К вам все время столько людей рвется! Просто все еще никому не разрешают посещение. А так и звонили многие, некоторые по нескольку раз в день. Людмила Григорьевна даже недовольна была — работы хватает, а они требуют, чтобы она про ваше здоровье все до капельки рассказывала. Да вы какой-то странный! Видите, сколько в палате цветов, и каждый день свежие, это все ваши приятели присылают... И фрукты привозят. А еще однажды понадобилось дефицитное лекарство, так, говорят, ваш редактор где-то его раздобыл... Мы вам не особенно про все это говорили, чтобы не волновать. Но теперь уже можно, дела пошли на поправку.
— Спасибо, Анечка. Чудные вы все-таки люди, медики. Для меня ведь это самое лучшее лекарство. А то лежишь здесь пластом и думаешь, что все про тебя забыли.
Аня, разговаривая с Андреем, ни минутки не сидела без дела, убирала в палате, поправляла постель, сменила воду в вазах с цветами.
— Вот, Анечка, поднимусь окончательно, отметим выздоровление. Примешь приглашение?
Аня покачала головой:
— Вряд ли, Андрей Павлович.
— Это почему же? — удивился Андрей.
— Вы, наверное, отметите свое выздоровление с той девушкой, которая сюда приходила.
— Я ничего не знаю, — смущенно сказал Андрей. — Анечка, миленькая, расскажи! Ты второй раз о ней вспоминаешь...
— Понимаете, к вам никого не подпускали близко, а она добилась своего через какого-то начальника, главврачу позвонили, и тот лично разрешил, чтобы на несколько минут она зашла в палату. Людмила Григорьевна рассердилась — ужас... Но главврач распорядился... У вас как раз было время инъекции успокаивающей, вы обычно после нее дремлете. Вот она и пришла с Людмилой Григорьевной. Увидела вас в бинтах, неподвижного, расстроилась, слезы текут, а лицо неподвижное как камень. Мы ее отпаивали потом...
— Как она выглядела? — нетерпеливо спросил Андрей.
Кто это был? Может быть, прилетела Нина из Киева? Узнала в редакции, что с ним, и прилетела? С нее станется, она, когда захочет, любое препятствие возьмет. Только вряд ли, в последнее время Нина не звонила, она ведь сказала, что все для себя решила... Нет, это была, наверное, не Нина. Но кто?
— Можешь вспомнить, какая она?
Анечка со сдерживаемым раздражением переставила стул от изголовья кровати к тумбочке.
— Красивая, вот какая!
— Не злись, Анечка, ты тоже красивая. Даже очень!
Сестра немного смягчилась.
— В строгом темном костюме, не идет, шествует, по сторонам не глядит, вся из себя выдержанная, серьезная, у нас такие дамочки в проверяющих комиссиях ходят...
— Понял! — обрадованно воскликнул Андрей.
— И кто? — не утерпела, спросила Анечка.
— Так выглядит только одна моя знакомая. Ее зовут Антонина Привалова.
— Невеста? — Голосок у Ани дрогнул. — Она сказала: «Я его невеста».
— Нет, Анечка, у меня невесты. Просто хорошая знакомая.
Андрей и сам не смог бы сказать, какие отношения сложились у них с Приваловой к тому злополучному вечеру, когда он неожиданно попал в больницу.
— Когда ко мне разрешат приходить, как ты думаешь? — спросил он сестру.
— Дней через пять-семь. На днях с вами уже гимнастику делать будут...
И действительно, однажды после завтрака Андрея Навестили врач по лечебной физкультуре и методист. Врач тщательно выслушал Андрея, ощупал его всего, назначил комплекс ЛФК.. Методист, совсем юная девушка, в хорошо подобранном спортивном костюме, стройная, гибкая, с порывистыми движениями, выслушала советы врача, кивнула: мол, все понятно. На Андрея она взглянула мельком, и он уловил в ее быстром взгляде скуку.