Зона сумерек
Шрифт:
Глазастое небо над серым асфальтом
В предчувствии новой весны.
Мы знаем — она начинается там,
За дорогами этой войны.
Но каждый, кто сделает шаг
Обречен на разлуку и боль.
Я не был героем, не верь,
Я лишь шел за тобой.
Их было много, а я был один,
И я не умел молчать.
Меня считали богом, пришедшим спасти,
И, как водится, хотели распять.
Но в реве толпы я слышал твой голос
И он придавал мне сил.
Я не был богом, родная,
Я просто любил.
Нам бросали под ноги розы
И битые стекла, угли и лед.
Мы хотели в небо, а падали в пропасть,
Но это был тоже полет.
Мы сжигали себя в погоне за вечным,
Но нам бесконечно везло.
Мы долго были мертвы,
Но это прошло.
Фольклор ТРАССЫ.
МАЛЕНЬКАЯ СВЯТАЯ.
День восемнадцатый месяца июля одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года был в меру горяч, в меру прохладен. Маленькое белое солнце ярилось в той самой высшей точке, у просвещенных людей именуемой зенитом, а безмятежное небо лишь кое-где перечеркивали перистые облака. Дождя не предвиделось.
Возле древней стены шумела стихийная барахолка. Торговали цветами, популярными детективами и цветными плакатами со знаменитым на весь мир торсом Шварценеггера.
Та, что появилась на площади, вынырнув из узкого переулка, внимания не привлекла да и привлечь не могла. И не хотела. Бледное лицо обычного славянского типа с крупными, но очень мягкими чертами, яркие серо-рыжие глаза, длинные медные волосы, собранные в "конский хвост". Ростом — не высокая, не низкая, телом — не худая, не полная. Лет двадцати с хвостиком.
Легкая, почти прозрачная французская блуза, заправленная в вытертые ливайсовские джинсы, мягкие туфли. Она ступала неслышно, оглядывая улицу внимательно и цепко.
— Дэвушка, купите цвэточки!
Она обернулась. Гражданин южной национальности скалил белые зубы в улыбке. Она подошла, мельком взглянула на крупные яркие цветы и тоже улыбнулась.
— Если женщина сама себе покупает цветы, когда-нибудь она купит веревку, чтобы повесится от одиночества. Я до этого пока не дошла.
— Красавица, возьмите даром!
Но она уже растворилась в толпе. Лишь метнулся за спиной рыжий «хвост».
Темно-красная церковь Богоявления располагалась почти сразу за стеной. Она зеленела куполами, светилась золотом крестов им была, конечно, прекрасна, как и любое здание, не подпадающее под понятие "типовой панельный дом". Надпись при входе поясняла, что в данном здании разместился городской музей и желающие могут посмотреть иконы семнадцатого века. Дверь была открыта нараспашку, но девушка прошла мимо, лишь мельком взглянув вовнутрь. Однако взгляд этот, казалось бы мимолетный, успел заметить многое. Мягко ступая по чисто выметенным плитам, она обошла церковь кругом, словно лисица, проверяя, не проник ли в логово кто-то чужой и опасный. В этом не было необходимости и разумом она отлично понимала это, но поступила так, как велел инстинкт.
Замкнув круг, она снова подошла к дверям и на сей раз вошла. В стеклянной будке сидел хмурый мужчина средних лет в шерстяном свитере домашней вязки. Девушка не успела удивиться. Тепло июльского солнца, впитанное кожей, в считанные секунды ушло, уступив каменному холоду массивных стен. Потолок здесь был высок, а стены глядели на нее глубокими и грустными, всепрощающими глазами святых. На деревянной раме висели колокола. Полная старушка в синем халате хотела услужливо дернуть за веревку, но девушка торопливо отказалась. Ей не хотелось нарушать тишину. Музей был пуст, что ее вполне устраивало. Впрочем, если бы он был полон — ее бы устроило и это.
Своей осторожной, скользящей походкой, стараясь не производить ни малейшего шума, она пошла вдоль стен, рассматривая иконы. Сторонний наблюдатель мог бы заметить, что взгляд посетительницы, хоть и очень внимательный, был какимто… крадущимся, как и ее походка. Он миновал красивейшие вещи, не задержавшись ни на Богородице, ни на иконе Спаса. Страшная история виноградарей зацепила ее своей очевидной бессмысленностью, но зацепила лишь рациональный мозг. Чтобы тронуть сердце этой двадцатитрехлетней женщины, требовалось что-нибудь посильнее группового убийства двухтысячелетней давности. Она вела направленный поиск и пока — безрезультатно. Однако ее это не обескуражило.
Она не любила и не умела сдаваться, а решив что-нибудь, шла прямиком к цели, не задумываясь о том, какие такие "вечные ценности" похрустывают под ее каблуками. "Непотопляемый авианосец" — так звали ее в родном городе. Несмотря на молодость и чистый взгляд, она уже успела впутаться в пару-тройку сомнительных и опасных авантюр. И даже выпуталась из них, ничего не потеряв, кроме детских иллюзий. Раз и навсегда привыкнув идти по жизни как по африканским джунглям она научилась с одного быстрого взгляда безошибочно определять «хищников» и «гадов» под масками "дорогих друзей". Она не считала себя несчастной, любила жизнь такой, какая она есть и, вероятно, поэтому жизнь любила ее.
— Уже уходите? — спросила бабуля в халате, — быстро.
— Не нашла того, что искала, — задумчиво ответила девушка, как бы подводя итог своего похода.
Мужчина — билетер поднял голову и с интересом взглянул на посетительницу.
— А что вы хотели найти?
Она задумалась. Не оттого, что не хотела раскрывать тайну. Никакой тайны в ее поисках не было. Она решала, как лучше и вернее объяснить свое дело.
— Я сама точно не знаю, — сказала она наконец, — мои поиски — это сплошное "пойди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что".
— А все-таки?
Она улыбнулась.
Я вообще-то из Новгорода. Можно даже сказать, из Новых Дворов. Давно, несколько лет назад, часовню из нашей деревни решили перевезти в Витославицы. И, когда ее разбирали, нашли подлинную икону семнадцатого века. Это было изображение Матери с Младенцем. Но такое, каких я нигде не видела. Женщина на иконе была молодой. Совсем юной, почти девочкой. В общем, мне хотелось бы узнать, кто ее написал и почему именно так.
Доброжелательная бабушка покачала головой, а мужчина задумался.