Зона сумерек
Шрифт:
— Вы бываете там, Розали? Часто?
Она хмыкнула:
— Набиваетесь на внепрограммную экскурсию?
— Набиваюсь, — с улыбкой подтвердил он.
— А я вам разве не сказала, что это очень опасно?
— Роз, — он замялся, — возможно, я и не выгляжу «суперкрутым», но я мало чего боюсь. Так уж получилось, я в этом не виноват… Жизнь приучила…
Она впервые внимательно оглядела нового знакомого. В книге он записался как Павел Корзун. Инженер-электронщик. Зрение посадил не иначе — за компьютером… Ежедневная зарядка, рельефные мускулы, видавшие виды теннисные туфли и спокойный, упрямый взгляд за стеклами очков…
— Постарайтесь остаться в живых, — сказала она со вздохом, — иначе меня посадят. И не в подземелья Шлосс-Адлера, а гораздо
Замок располагался на возвышенности, и острый готический шпиль был виден в городе, практически, из любой точки. С подножия скалы, где под тонким слоем дерна все еще просматривались остатки вынесенных за стену сооружений (об их внешнем виде и назначении оставалось только догадываться), наверх вела козья тропа, петлявшая среди лохматых дикорастущих лавров и бурой, высохшей на солнце травы. Паша шел следом за Розали, стараясь смотреть исключительно под ноги, и не потому, что боялся упасть. Замок присутствовал рядом, на всем, что попадалось на глаза или под ноги лежала его тень, и как то не очень тянуло разглядывать эту ветхую громаду. Он поднял глаза только тогда, когда крутая тропа сделалась пологой, когда совсем рядом он ощутил запах нагретого камня. Паша выпрямился и оглянулся назад. Город остался внизу — ровные квадраты ухоженных кварталов, одинаковые домики, пересекающиеся под прямым углом асфальтовые дорожки — все это он разглядел очень отчетливо. По объездной дороге в тучах пыли ползла кавалькада микроавтобусов, пронзительно сигналя. На здании мэрии, торопясь, вывешивали еще один флаг — какой, Паша не разобрал, да и не стремился. А рядом поднималась желто-серая стена, поросшая белесым мхом, вся в разлохмаченных плетях неистребимого кустарника. За века она почти разрушилась. Должно быть, именно здесь проходила партизанская тропа в замок халибадских мальчишек. Пока он раздумывал о бренности всего земного, его спутница, как кошка, цепляясь пальцами, когтями и носками босоножек за все, что торчало из стены и не грозило оторваться прямо сейчас, всцарапалась на стену, и, подтянувшись, втащила гибкое тело в широкую трещину в кладке.
Уперлась спиной и ногами и протянула руку. Он улыбнулся, покачал головой и жестом прогнал ее наверх. Для того, чтобы одолеть эту твердыню, не требовалась сверхловкость. И помощь экскурсовода не требовалась.
— А у тебя неплохо получается, — признала она, когда Паша в три гибких, экономных броска, оказался рядом.
Повинуясь какому-то неотчетливому чувству он задержался на стене. По правую руку был город. А слева — нагромождение каменных блоков в порядке, ведомом лишь древним зодчим. Во всяком случае — зримо никакого порядка не прослеживалось, как будто что-то затрудняло восприятие. Паша даже снял очки, протер и снова одел, но легче от этого не стало. Есть такие места, где человека вдруг охватывают вроде бы беспричинные радость и покой. А есть места, которые просто дышат недоброй силой, нормальных людей, даже вездесущих мальчишек туда не заманишь и поясным портретом Шварценеггера. Только чокнутые туристы, да еще более чокнутые ученые рискуют переступить границы такого места, наплевав на протест собственной природы. Ничего хорошего из этого, обычно, не выходит. Шлосс-Адлер казался каким-то насквозь нейтральным, но, тем не менее, идти туда почему-то не хотелось.
Он спрыгнул вниз, на огромную каменную плиту, расколотую по диагонали, протянул руки и осторожно подхватил Розали. И огляделся вокруг.
Причудливые тени образовывали странный узор, Паше показалось, что он стоит в центре розы. Серо-рыжая стена, выверенная по струне, уходила вверх, разглядывая двор чередой стрельчатых окон. Половина арки и узкий карниз над ней, видимо, когда-то служили проходом в одну из сторожевых башен… а может и нет. Но остатки галереи начинались именно отсюда, и было бы вполне логично по ним пройти.
— Пойдем, — в полголоса спросила Розали. Он помедлил с ответом, безотчетно чего-то ожидая… потом кивнул. Она шагнула под арку… и пропала. Растворилась, исчезла в
Старые стены обступили их с двух сторон, пряча небо, но оно то и дело проглядывало сквозь узкие щели в полукруглом своде, и было таким далеким, словно Паша смотрел из колодца. Потом камень внезапно кончился, и с обрушенного края по глазам ударило настоящее небо — голубое и теплое.
Паша старался смотреть только под ноги. Плиты, которыми был вымощен двор, растрескались причудливо, как панцирь черепахи, брошенный в огонь. Как Роз умудрилась не сломать здесь не только ногу, но даже каблук?.. Не отдавая себе отчета, этими прозаическими мыслями он старался создать "шумовую завесу", чтобы хоть немного отгородиться от здешней тишины. В местах, подобных этому нельзя делать очень многое, но самое главное — нельзя хранить внутреннее молчание, иначе можно услышать то, что лучше не слышать. Он и в самом деле не испытывал страха, вот только оглядываться назад не хотелось.
Розали оглянулась, словно хотела поторопить, или сделать какое-нибудь замечание, но передумала, и только мотнула головой, задавая направление.
Полуразрушенный проход и в самом деле вывел к лестнице, ведущей на галерею, и она поднялась, тихо постукивая каблуками по рыжему камню, звук показался Паше слишком громким, так странно подействовало на него безмолвие, царившее под древними стенами. Наверное оттуда, с галереи опять можно было увидеть город, объездную дорогу, пылящие автобусы, пост ГАИ на въезде… Но не успев согреться этой мыслью, он уже понял, что никакого города не увидит.
Город остался с другой стороны. В Халибаде лето началось уже давно, солнце прожаривало камень целыми днями, до дна, до самой сердцевины его, в городе на камнях можно было жарить яичницу, а здесь, на пыльной галерее была тень, и камень дышал холодом. Строго вертикальная стена с темными окнами глаз загораживала солнце.
К угловой башне они подобрались почти вплотную. Дальше пути не было. Во времена давние то ли неприятельское ядро, то ли время обрушили изрядный кусок галереи, а ветры довершили остальное…
Паша подумал «ветры» и сам усомнился…
— Как мы попадем туда? — спросил он больше для того, чтобы отогнать непрошенные ассоциации. Он не сомневался, что способ есть. Розали шла сюда целенаправленно, он мог бы поклясться, что спутница уже бывала в башне.
— Помоги мне, — негромко и лаконично отозвалась она.
Внизу, на галерее, Паша даже не сразу заметил его, лежал железнодорожный рельс.
— Как он попал сюда? — кряхтя спросил он, выволакивая тяжелый металлический брус.
— Пацаны притащили, — ответила Розали, — осторожно, не урони… Ну вот и все, — она выпрямилась, отряхивая руки, — мост готов.
— Ты хочешь сказать, что мы пойдем туда по этой жердочке, — потрясенно спросил Паша, — я, по-твоему, кто? Тибул?
— Не хочешь, подожди здесь, — она была явно не настроена вступать в пререкания и, разом обрывая дискуссию, поставила ногу на рельс.
— Подожди, — он решительно шагнул вперед и придержал ее за руку, — не уверен, что это зрелище мне по плечу. Я пойду первым и подам тебе руку. И, ради того, кто всех нас сотворил, сними ты эти жуткие шпильки…
…Розали усмехнулась, но смолчала. Ею был исползан здесь каждый квадратный сантиметр, и "на этих жутких шпильках", и без них, и каждый раз эта давящая тишина, глухая, немая, беспробудная… Но почему?! Ей был обещан ветер. Она ли не жила праведно! Она ли не страдала!? Что же еще нужно потерять, чтобы получить ответ на один простой вопрос? Вот, честное слово, она уже почти созрела, чтобы вырвать ответ силой.