Зона Топь
Шрифт:
Как сказали хирурги, двадцатиминутное опоздание могло стоить парню жизни. У него, помимо многочисленных закрытых переломов, в том числе и основания черепа, был открытый перелом руки с разрывом артерии.
Огромная кровопотеря. В больнице запасов крови практически не было, Галина сдала свои шестьсот граммов, попросила приехать и стать донорами соседей. Но крови все равно не хватало.
Сообщение об аварии и критическом состоянии Андрея повергло сослуживцев Галины в шок. Четыре женщины снялись с работы и поехали в больницу сдавать кровь.
Ночью
— Гена, спаси его. Спаси моего Андрюшеньку. Я тебя Христом Богом прошу, архангелами и святыми, помоги. Я без него жить не смогу. Гена, если он умрет, мне жить незачем.
Гена поднимал ее, но она опять падала, пугая звериным завыванием и сильнейшим запахом перегара.
— Я же знаю, вы там у себя, в Зоне, зэков оживляете, для опытов. Зэки, они же убийцы, им жить не надо, а мой парши… Ой, что же я говорю, как же я свою кровиночку называю…
Галя села на полу и несколько раз сильно ударила себя по губам ладонью. На тяжелой рабочей руке золотились два «купеческих» перстня, и ими Галина разбила себе губы. Кровь стекала на дрожащий от плача подбородок, но Галя не стирала ее, не замечая.
Гена силком завел Галину в медблок, посадил на кушетку.
— Галя, я в четыре часа дня звонил в больницу. Мне сказали, что операция прошла успешно. Так?
— Так, Геночка, так. Ты помоги, я дом продам и заплачу, я твоей рабой до конца жизни буду, только спаси Андрюшеньку.
— В чем проблема? Крови не хватает?
— Не хватает, Геночка. У него отбитая печень кровь не чистит, почки отказывают. Ты помоги. — Она смотрела безумным взглядом как бы не на него, а мимо, разглядывая что-то в будущем. — У меня же больше никогда детей не будет, кроме Андрюшеньки, что же я, не понимаю? Вы ведь всех женщин, живущих в поселке, стерилизуете! Не мне тебе рассказывать! Но Гена, есть у вас там, в лаборатории Зоны, лекарство. Аристарх как-то по пьяни проговорился. Я материнским нутром чувствую, может оно моего Андрюшку спасти. Я знаю.
Она перестала подвывать и глухо попросила, не отводя немигающего взгляда:
— Спаси его, Гена. Врачи сказали — до утра не доживет, интоксикация организма. Спаси.
То ли из-за того, что он выпил двести пятьдесят на ночь, то ли из-за чувства вины медика перед женщинами и неистовством материнской любви Гена притянул к себе Галину и тихо проговорил:
— Я попробую, Галя. Но ты будешь обязана молчать. Всегда.
Галина опять начала ловить и целовать руки Гены, но он легко шлепнул ее по щекам.
— Угомонись. Ты на чем приехала?
— На своей, на «Ладе».
— Пьяная? А впрочем… Вытри кровь и иди в машину, грей мотор. Я выйду через пять минут.
Галина вышла, а Гена открыл холодильник. В отдельном контейнере, запертом на два замка, хранилась целительная кровь. Здесь, в доме, он хранил на всякий
Главное, влить кровь, когда его никто не видит.
Кровь помогла, и Андрей выжил.
Галина в ежеутренних молитвах поминала Гену за здравие. Андрюша-паршивец смог самостоятельно встать как раз в день своего рождения. Галя поклялась отмечать каждый следующий день рождения сына как последний.
Галина считала себя обязанной сделать жизнь Гены счастливой.
Ближе к утру Жора услышал бормотание, звук передвигаемой на столе посуды. Внятно прозвучало длинное матерное выражение. Охранник Игорь встал из-за стола шатаясь и целенаправленно направился к двери. Жора закрыл глаза и снова уснул.
Утром, выйдя из ванной, Жора достал из холодильника закуску и задумался над вечной проблемой — похмеляться или нет.
Мысли перебил грохот. Открылась входная дверь, и в номер вошел громадный мужик в белом халате. Оказалось, это он постучался, перед тем как войти. Заметив раздумья Жоры над тарелками с селедочкой и бутылкой спирта, подошел ближе к столу.
— Ты эта… как тебя… Юлия Гавриловна приказала отвести тебя к Ленчику, так что пошли. Нальешь?
— Налью. — Жора налил в стаканы спирта, затем сока, протянул стакан медбрату. — Меня Жорой зовут.
— А меня Сашком.
Чокнулись, выпили. Жора закусил остатками икры, Сашок, стесняясь, положил на черный хлеб селедку.
— Ты эта, Жора, одевайся для улицы. Ленчик в другом корпусе, для тихих.
Перед административным зданием синей «Мазды» не оказалось. Но вряд ли медбрат знал, куда ее загнали.
Нужный корпус оказался рядом. Охранник пропустил не спрашивая, было понятно, что о визите предупредили.
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Жора остановил медбрата.
— Подожди, Сашок… А как он?
— Эта… Ленчик-то? Молодцом. Сам увидишь.
— Он ходит?
— Когда водят, тогда ходит, а так все больше лежит. Ты эта, иди, сам смотри. Че говорить-то?
С лестницы повернули налево. В длинном коридоре, освещенном зимним солнцем через высокие окна, стояли кадки с цветами-деревьями. На диванчиках читали книжки и газеты трое мирных пожилых людей.
Перейдя на шепот, Жора спросил:
— Что? Они все психи?
— Все. — Медбрат остановился и показал пальцем на каждого. — У Валерия Михайловича вялотекущая, у Дмитрия Зиновьевича прогрессирующая, а у Дины Васильевны старческий маразм, и она не читает, она спит с открытыми глазами. Вот палата Ленчика. Мало мы выпили, мало. Заходи, я тебя в коридоре подожду.
В палате перед маленьким телевизором, стоящим на обеденном столе, в небольших креслах сидели три старушки, тихо переговариваясь. Две вязали, третья гладила кошку, примостившуюся у нее на коленях. На тарелках лежали пирожки и магазинные пряники, закипал электрический чайник.