Зорге. Подвиг и трагедия разведчика
Шрифт:
"…Она (Япония) готова распространить дух японской морали по всему миру… Мы должны стать достойными задачи р у к о в о д и т ь миром при создании вечного счастья человечества".
Однако все приведенные положения "ниппонизма" следует рассматривать всего лишь как оправу к его основному содержанию — содержанию, которое заключается в японской идее императора. Именно в эти дни ведется особенно яростная борьба за чистоту японской идеи императорского статуса, причем эта борьба направляется сегодня еще в основном против государственно-правовых и философских влияний Запада. Так, в Японии теперь подвергнута осуждению пользовавшаяся на протяжении десятилетий всеобщим признанием теория Минобэ, которому за его заслуги воздавал почести сам император и который комментировал с помощью западных понятий конституцию императора Мэйдзи, отмеченную сильным
Однако позитивная формулировка "чистой" японской идеи императора, пожалуй, еще заставит себя некоторое время ждать, коль скоро речь идет об установлении понятий, а не о заявлениях, продиктованных чувством. На фоне этой борьбы все остальные хозяйственно-практические и социальные требования вооруженных сил явно отступили с недавних пор на задний план.
Хотя все упомянутые здесь воззрения отстаиваются сегодня Военным министерством в качестве официального воззрения японских вооруженных сил, это еще не значит, что они разделяются всеми кругами вооруженных сил. Возьмем, например, группу самых старших по возрасту и по званию офицеров. Среди них еще очень сильно господствует строгое представление о чисто профессиональном офицере, которого ничто, кроме служебных вопросов, заботить не должно. У многих из них то и дело дает о себе знать более высокое социальное положение, у них в ходу контакты с влиятельными хозяйственными кругами; личное и политическое честолюбие делает их чуждыми радикальному идеализму молодых офицеров.
Бросается в глаза то, что лишь немногие представители военно-морского флота разделяют вышеописанные идеи. Видимо, причины, которые в большинстве стран превращают флот в несколько особую часть вооруженных сил, проложили себе дорогу и в Японии. Разумеется, этим не исключается, что и на флоте можно найти некоторых сторонников идей, преобладающих главным образом в сухопутных силах, больше того — что среди молодых флотских офицеров следует даже искать часть еще более радикально настроенных элементов. В качестве примера можно назвать опубликованную в январе 1935 года в журнале "Гакван" одну такую очень радикальную статью капитан-лейтенанта Н. Сайто, в которой заметны чрезвычайно левые тенденции. Наряду с этими воззрениями, которые уже представляют даже критику "ниппонизма", другие офицеры проповедуют террористические, путчистские воззрения. Здесь царит дикая сумятица религиозных и примитивных аграрно-коммунистических представлений, смешанных с гражданским авантюризмом.
До сегодняшнего дня вооруженные силы ограничивались чистым анализом и вербовкой сторонников своих мыслей о реформах. Но эта пропаганда, как и анализ, осталась весьма теоретической, имея даже склонность стать теоретической навсегда, вместо того чтобы перейти к решению практических актуальных вопросов. Возможно, что японец в отличие от немца вообще не нуждается в ясно разработанной, строго развитой программе с различными аспектами, что он больше, чем люди на Западе, ориентируется лишь на руководящую личность и общеупотребительное направление мыслей. Станут ли вооруженные силы впредь довольствоваться лишь пропагандой теоретических выкладок? Или они концентрируют усилия, чтобы одним махом провести эти внутренние реформы? Это сейчас важнейшие вопросы внутриполитической жизни Японии.
3. РОЛЬ ЯПОНСКИХ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ
ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ
Японские вооруженные силы всегда вели активную внешнюю политику. Они никогда не были лишь оружием стоящей над ними политической воли. С самого начала современной истории Японии они воплощали единство оружия и воли. В основе активной внешней политики вооруженных сил в период с начала обновления вплоть до мировой войны лежал один и тот же большой генеральный план: б е з о п а с н о с т ь я п о н с к о й о с т р о в н о й и м п е р и и о б е с п е ч и в а е т с я п р и с о е д и н е н и е м н о в ы х т е р р и т о р и й.
Правда, и остальные влиятельные во внутриполитической жизни Японии группы всегда руководствовались подобным же генеральным планом. Но поскольку интересы насущной сиюминутной политики всегда играли для них более значительную роль, нежели долгосрочные перспективные планы, эти круги при проведении очередных мероприятий зачастую оказывались противниками вооруженных сил. Тем самым очень часто создавалось положение, когда вооруженные силы, видя нерешительность политиков, боязливо взвешивающих все "за" и "против", пользовались своим внутриполитическим весом, чтобы осуществить на них нажим либо даже поставить их перед лицом свершившихся фактов. Новейшая японская история изобилует подобными моментами. Крупнейшим последним примером такого непосредственного решительного вмешательства армии может служить нападение военных на Мукден 18 сентября 1931 года, приведшее к созданию Маньчжоу-Го и имевшее значительные внешнеполитические последствия. Другие политические силы Японии, как почти всегда, стали задним числом на почву свершившихся фактов, потеряв при этом, конечно, значительную долю уважения со стороны народа.
В ходе выполнения этого генерального плана японские вооруженные силы захватили Формозу, Корею и Южный Сахалин, вытеснили русских с Квантунского полуострова и фактически присоединили к Японской империи мандатные острова в Южном море. Все эти экспансионистские акции до сих пор могли рассматриваться как меры по обеспечению безопасности перед лицом энергично расширяющих свои границы иностранных держав, вооруженные силы могли требовать и характеризовать их как необходимые предпосылки обороны страны. Однако уже вместе с предъявлением 21 условия Китаю во время мировой войны, с неудачной попыткой интервенции в Сибири и особенно вместе с созданием Маньчжоу-Го именно вооруженные силы перешагнули эти рамки "безопасности", сделав окончательный шаг к политическому завоеванию жизненного пространства на Азиатском материке.
И даже официальная внешняя политика министра иностранных дел Хироты вполне позволяет заключить, что эта новая политика экспансии, начало которой положила армия, завершает, по крайней мере, расширение экономического и политического влияния Японии на континент. Ведь это он заявил, что Япония "стала единственной опорой мира в Восточной Азии", что она "одна несет весь груз ответственности за мир в Восточной Азии". При Хироте внимание других держав было обращено — причем в малозавуалированной форме — на то, что им лучше не цепляться за Дальний Восток и что отныне к старой формуле "Америка — американцам" добавляется новая — "Азия азиатам". Было бы ошибкой полагать, что вооруженные силы, которые оказали сильное влияние на этот процесс, стали теперь во внешнеполитических требованиях сдержаннее, чем официальная внешняя политика. Скорее, можно предположить обратное. Ибо "ниппонизм", который особенно в японских вооруженных силах нашел своих глашатаев, в своем представлении о миссии Японии не ограничивается лишь формулой "Азия — азиатам", а идет дальше и требует "освобождения цветных рас от аморальной эксплуатации со стороны белых народов" (из ноябрьской брошюры Военного министерства). И м е н н о э т а и д е я "н и п п о н и з м а" н а ч и н а е т с к а з ы в а т ь с я н а в н е ш н е й п о л и т и к е Я п о н и и.
В последние годы, однако появился еще один фактор, который сильно влияет на планы японских вооруженных сил. Развитие Советского государства расценивается японскими сухопутными силами как очень серьезная опасность. В мировой революции усматривают рост хозяйственного и военного оружия, становящегося все более мощным. Таким образом, старый географический враг Россия превратился еще и в вызывающего глубокие чувства врага японской системы. Полное значение этой двойной вражды может понять лишь тот, кто вспомнит, с какой сосредоточенностью японская армия ведет сейчас в Японии борьбу за чистоту и углубление идеи императорской власти. Если большевизм так или иначе является самым худшим врагом монархии, то как раз японская императорская идея должна делать из него в глазах японской армии заклятого врага системы…
Сюда добавляется то, что после создания Маньчжоу-Го каждый образованный в военном отношении японец видит во Владивостоке постоянную угрозу, "обнаженный кинжал, направленный на Японию". Обращать взгляд еще дальше на Север, на Сахалин побуждает и растущая потребность японских вооруженных сил в нефти. Поэтому понятно, почему японская армия каждый раз, когда закончившиеся переговоры порождают более дружественные мысли между Японией и Советской Россией, охлаждает оптимизм ушатом холодной воды. Все это еще далеко не означает войны, хотя столь многие высказывания радикальных офицеров создают впечатление, будто часть сухопутных сил хотела бы лучше поспешить, чем опоздать с ее началом. Но это означает нажим на японскую внешнюю политику, которая как раз сейчас по разным причинам стремится смягчить противоречия, — нажим, который все-таки несколько увеличивает возможность военного столкновения.