Зорге. Подвиг и трагедия разведчика
Шрифт:
Во всяком случае, Рихарду пора было поближе узнать этого человека. Газета "Дзи-дзи" тесно связана с крупнейшими японскими монополиями, и Мацукава мог бы со временем стать одним из источников информации.
Машина остановилась возле невысокого каменного забора.
— Похоже, я даже отсюда чувствую аромат черепашьего супа, — подмигнул Аритоми Рихарду, помогая ему выбраться из такси. — Ставлю десять против одного, что вы не ели ничего подобного. Суп из молодой черепахи — коронное блюдо моей жены.
Рихард шагнул за калитку и осмотрелся. После шума и духоты
Аритоми запер калитку и медленно повел Рихарда по тропинке, выложенной плоскими замшелыми зеленоватыми камнями.
— Говорят, дом англичанина — его крепость, — развлекал и просвещал он гостя. — Жилище японцев совсем не воинственно. Оно стоит открытым на все четыре стороны, и солнце проникает во все его уголки. Мы считаем, что наш дом ведет начало от древней туземной хижины. Скорее всего, оно так и есть. Мы живем по законам теплых стран. Дом японца — тихая пристань, в которой обретают покой. Сейчас, коллега, вы сами убедитесь в этом.
Мацукава толкнул дверь, и они вошли в просторную светлую прихожую. Она была совершенно пуста. Лишь у самого порога стояли две пары мягких бархатных туфель. Входить в дом в уличной обуви в Японии не полагалось.
За прихожей — большая комната. Собственно, она и составляла весь дом. Вместо окон — деревянные решетки из легких планок, оклеенные полупрозрачной бумагой.
— Не удивляйтесь, — улыбнулся хозяин. — Это только на день одна комната, а ночью выдвигаются вот эти перегородки — фусама, и по желанию можно превращать комнату в несколько спален.
Рихард обратил внимание на то, что в этой комнате нет не только безделушек, обычных для дома европейца, но даже и мебели. Только в центре ее, в нише торцовой стены, висел какой-то свиток и рядом стояла ваза с цветами. Пол устилали соломенные маты.
— В таком вот доме почти не уединишься, — говорил Аритоми. — Но в дружной семье это ни к чему. Не так ли? У вас, господин Зорге, наверно, тоже есть семья?
Рихард помедлил с ответом. Вспомнил лицо Кати: "Как она там?.."
— К сожалению, нет, — ответил он. — Боюсь, что не создан для семейной жизни. Друзья считают, что по натуре я закоренелый холостяк.
— Понимаю. Стоит ли с головой бросаться в реку, когда хочешь только напиться? — пошутил Мацукава.
Зорге поморщился:
— Я не сторонник такой философии. Просто жены таких бродяг, как я, бывают не очень-то счастливы.
В его голосе прозвучало столько искреннего сожаления, что собеседник поспешил извиниться за свою бестактность.
Обед был восхитительным. Гость не уставал расхваливать кулинарное искусство изящной госпожи Мацукава. Хозяйка сияла от гордости и радости. Одно блюдо сменяло другое. Вкус их оказался очень своеобразным, и Рихард живо интересовался, из чего приготовлено каждое. Оказывается, тут были и рыба, и корень садового чертополоха, и листья хризантемы, и водоросли, и побеги молодого бамбука, осьминоги, кальмары, каракатицы — все в микроскопических долях, и вся эта живность в сыром и лишь немножко подквашенном виде. При этом каждое блюдо в маленькой пиале выглядело чрезвычайно аппетитным и было действительно превосходным на вкус. Хозяин дома то и дело подливал в фарфоровую чашечку гостя подогретую рисовую брагу — саке. В конце десерта госпожа Мацукава принесла мокрые, крепко отжатые салфетки, которыми полагалось обтереть лицо и руки.
— Не угодно ли перед чаем отдохнуть на краешке нашей природы? предложил Аритоми.
Рихард кивнул, предвкушая еще один национальный обряд, о котором он много слышал: чайную церемонию.
Они вышли на широкую веранду и опустились в шезлонги. Воздух, пропитанный ароматом цветов, едва колебался. Мацукава откупорил бутылку, плеснул в стаканы желтоватую влагу. Звякнули о стекло кусочки льда.
— Чайная церемония сохранена с глубокой древности, — пояснил Аритоми. — Это не просто времяпрепровождение за столом. Чаепитие должно вызвать состояние, которое поможет сосредоточиться на созерцании и размышлении о жизни.
Хозяйка дома с глубоким поклоном пригласила гостя следовать за нею. Теперь они направились не в дом, а к строению, которое виднелось поодаль в саду. К нему вела узкая дорожка из камня. Перед входом стоял каменный сосуд с водой. Подражая хозяевам, Рихард ополоснул руки и рот. Вход был очень узким, и Зорге подумал, что не сможет войти.
— Смелее! — подбодрил его Аритоми и сам едва ли не стал на четвереньки. — Дверь так узка не случайно: она должна напоминать нам о скромности и смирении.
Но само помещение оказалось просторным и выглядело таким же строгим, как в доме: его украшали картина и ваза с цветами.
Они сели за низенький стол. Хозяйка, заварив зеленый чай, начала взбивать его бамбуковой кисточкой, пока не поднялась пена. Движения японки были неторопливы, расчетливы и ритмичны. И все выглядело как старательно поставленный спектакль.
— Не чувствуете ли вы успокоение и примиренность? — тихо говорил Аритоми. — Не напоминают ли вам эти лопающиеся пузырьки что-то не сбывшееся в жизни? Не думаете ли вы о бренности нашего существования?
Действительно, за все эти месяцы в чужой стране Зорге впервые почувствовал себя отдохнувшим. Однако мысль, тревожившая Рихарда до прихода в этот дом, не оставляла его.
Гость и хозяева снова вернулись в сад. Наступала ночь. Сияла луна.
— Сознайтесь, дорогой коллега, — нарушил молчание Аритоми, — не очень-то хочется возвращаться к повседневном заботам после вот такого свидания с ее величеством природой.
— Пожалуй, — отозвался Рихард. — Откровенно говоря, мне уже порядком надоело таскаться по космополитическим приютам вроде отеля "Тэйкоку". При всем своем великолепии они не более чем бетонные клетки.